Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 1

«Сомневается», — решил он и заговорил с жаром, с божбой. Он обещал ей и верность свою до гробовой доски, и полный достаток в доме, и вообще не жизнь земную, а сплошную радость.

А закончил так:

— Не маленькая, сама должна понимать, что значит для тебя стать женой человека, теперешней властью обласканного. Честь и выгода прямые.

Снова Нюська промолчала. Аркашка, конечно, не подозревал, что она искала такую форму отказа, чтобы и оскорбить его чувствительно, и самой потом не очень пострадать. Он же думал, что Нюська еще колеблется, и поторопил:

— Так как, согласна или нет? У меня дел уйма, мне прохлаждаться некогда.

По его расчетам, Нюська сейчас должна была промямлить что-то вроде того, что поступит, как он пожелает, но она сказала:

— И верно, иди к ним, своим делам. Я и одна привычная.

— Значит, отворачиваешься? Прынца ждешь?

— Так я же себе цену знаю. Мужика только за то, что он в штанах ходит, к себе в постель не пущу. Это мне еще маменька заказывала.

— Значит, от меня морду воротишь? — наливаясь злобой, спросил Аркашка.

— Уж ежели Авдотья, судьбой и людьми обиженная, от тебя отвернулась, то мне и вовсе не к лицу подбирать ее обноски. И не кричи! Надень тихохонько шапочку, чтобы темечко не застудить, и поспешай к Авдотье, пади ей в ноженьки. Может, вымолишь прощение, может, примет.

Он вылетел из дома, даже не обругав хозяйку. Понимал, что с такой зубастой стервой и прочими деревенскими ему сейчас еще не совладать, значит, лучше стерпеть, чтобы, выждав момент, за все сразу рассчитаться.

Столкновение со старшим полицейским и неудачи с Авдотьей и Нюськой натолкнули его на мысль, что в Слепышах нет ни одного человека, на которого он мог бы положиться. И окончательно пропал у него по ночам спокойный сон; не спал, а тревожно дремал он теперь и поэтому прекрасно слышал, как в ночи прошли над Слепышами советские самолеты. Сначала испугался (сейчас начнут бомбить!), потом успокоился, поняв, что есть цели во много раз важнее. Он стоял, затаившись в простенке между окон, и зло смотрел на дома той стороны улицы, зная, что там молчаливо торжествуют его личные ненавистники.

Он нисколечко не боялся односельчан. И в возможность возвращения Красной Армии не верил. Однако беспрестанно растущая собственная злоба обострила в нем чувство настороженности к людям. Он окончательно перестал верить им, в каждом простейшем их поступке старался найти (и находил!) подспудно направленное лично против него как старосты деревни. Даже самогон, который по привычке брал всегда в одном доме, в последние дни стал казаться слабее обычного и с горчинкой.

Самое же неожиданное и важное открытие, сделанное в часы раздумья, заключалось в том, что старший полицейский все время обводил вокруг пальца его, Аркашку. И о себе ничего не рассказал, а о нем все выведал, и любое деяние, любое событие так поворачивал, будто направлено оно специально во вред новому порядку. Им, Аркашкой, направлено.

Стало ясно: все это ниточки одной сети. Но как половчее выхватить ее?.. Хотя и так старшой с Афоней у него в руках; стоит только все о них рассказать господину коменданту, а уж тот-то правду выжмет. С кровью, с жилами, но выжмет!

Аркашка столь явственно представил, как произойдет падение недругов и возвеличивание его, что не сразу заметил, как в хате вдруг посветлело. А заметил — метнулся к окну и увидел, что где-то в стороне Степанкова по небу бесшумно мечутся огромные красные языки пламени с большими черными хвостами копоти.

Первой мыслью было поднять всю деревню и повести ее за собой, чтобы помочь тушить то пожарище. Она, эта мысль, властвовала секунды две, не больше, и исчезла, уступив место всегдашней осторожности. Он решил, что сейчас самое время проверить свои подозрения, и побежал к дому Клавы, забарабанил в окно.

— Витька, вставай! Тревога! — крикнул он и уставился на занавеску окна.

Наконец она колыхнулась, приподнялся ее уголок. К окну, подошла Клава.

— Подымай своего с постели!

Она, как показалось Аркашке, молчала невероятно долго, потом ответила:

— Он в обход ушел.

Знаем мы эти обходы!

И он уже без спешки зашагал к дому Груни, поднялся на крыльцо, властно постучал в дверь. Она открылась почти мгновенно, словно Груня в сенцах ждала этого стука.

— Твоего тоже нет дома?

— На обходе.

— И давно?

Она глянула на мечущиеся над лесом языки пламени и ответила вроде бы без тревоги:

— С полчаса как ушел.

Такая удача, такая!.. С радости Аркашка вломился в хату самогонщицы, потребовал четверть первака и, торжествуя, вернулся к себе. Он был по-настоящему счастлив. Впервые в жизни.