Олег Смирнов - Северная корона

Затем Гукасян велел раскрыть противогазные сумки, заглянул в каждую. У Пощалыгина вместо противогаза в сумке — трофеи: бритва, зажигалка, пластмассовые стаканчики, колода карт, мундштук, расческа.

— Где противогаз? — зловеще спросил Гукасян.

— Шибко он весит, — сказал Пощалыгин, уклоняясь от прямого ответа.

— Выбросил?

— Не буду брехать, товарищ старшина. Освободился.

— А тебе известно, что союзники говорят? Говорят: немцы вот-вот пустят газы.

— Брешут союзники! Разве им можно доверять? Со вторым фронтом брешут и с газами тоже…

— Не разводи симфонию! А тебе известно, что противогаз — казенное имущество, его надо беречь!

— Шибко он тяжелый.

— Трофеи легче? — спросил Сабиров.

— Точняком, сержант. И потом… их же нужно куда-то класть, трофеи.

— В вещмешок клади.

— Там нету места, там харч, который для ребятишек насбирали.

— Отговорки! Всыпать тебе на полную катушку!

— Ежели заслужил… А промежду прочим, в соседней дивизии противогазы возит обоз…

Его ругали и старшина, и отделенный, и лейтенант Соколов, и старший лейтенант Чередовский, называли трофейщиком, крохобором, взывали к сознательности, грозили наказать. Пощалыгин покаянно покачивал головой, но про себя посмеивался.

Солнце жарило вовсю, когда походная колонна тронулась. Опушка, просека, снова опушка, поле. Жарче лучи — полевые запахи смешиваются, теряются в зное. Зато ощутимей, пронзительней дух разложения: по обочинам и на летнике конские трупы.

При дороге — клинья цветущей ржи; маломощную, ее полонил желтый разлив сурепки. Курицын сказал:

— Как полюшко-то засорено! Разгулялась свирепка.

— Сурепка, дорогой товарищ, — поправил Шубников. — Это сорняк.

— Знамо, сорняк. Свирепый он, глушит он хлебушек. Потому у нас в Мефодиевке и прозывается — свирепка.

Шубников сказал:

— Сурепка что! Гляньте, как бедолагу танки измолотили.

Что ж смотреть: светлую зелень ржи во всех направлениях исполосовали темные следы гусениц. Грустное это зрелище — раздавленная, мертвая, не успевшая отцвести рожь. А в общем-то не так уж и грустно глядеть на эту рожь: теперь она наша, и поле наше — засеем, дай срок, и деревца наши, и небо наше. И никогда мы их больше не отдадим врагу. Затем и топаем на запад. Ах, это очень здорово — топать на запад! В сущности, мы сейчас живем ради того, чтобы идти вперед за солнцем — освободить свою страну, помочь освобождению других стран. Пусть в каждой стране будут свободными и люди, и города, и села, и трепещущий над полем жаворонок, как этот, и былинка вроде той, мимо которой только что прошаркали наши подошвы.

— Воздух! Воздух!

Сергей запрокинул лицо: из-за лесной кромки, что на холме, вылетали самолеты — тройка, еще тройка, еще. Ему показалось, самолеты свои, но в следующую минуту он понял, что ошибся: самолеты шли невысоко, на крыльях — кресты.

Как и остальные, Сергей побежал от проселка, упал в траву. С напряжением следил за небом. Первое звено прошло, и, когда Сергей мысленно сказал с облегчением: «Пронесло», звено развернулось, а развернувшись, начало пикировать на дорогу. Пикировщики падали наклонно, с грузной скоростью, выли включенными сиренами; ревуны были и на бомбах, поэтому истошный вой предварил бомбовые взрывы.

Черная капля, оторвавшись от люка, быстро увеличиваясь, понеслась на Сергея, и он в страхе закрыл глаза, сжался. Бомба разорвалась далеко от Сергея, но у него промелькнуло, как вспышка: «Рядом!» Взрыв, взрыв. Он лежал — не в состоянии взглянуть на то, что происходит, обхватив голову руками, — и свистящий вой очередной бомбы бросал его в дрожь: «Эта в меня. Эта в меня». Наконец он открыл глаза и тут же снова зажмурился: черная капля из-под самолетного брюха снова летела на него.

Бомба упала поближе, Сергея тряхнуло взрывной волной, ударило комьями. А если среди комков — и осколки? Судорожно загребая руками и ногами, он, как ящерица, прополз метров десять и влез в канаву с водой; вода кишела пиявками и головастиками, но он вряд ли их видел. Он и канавы не видел, когда полз, а вот безошибочно нашел: она его спасет!

Стоя в канаве на коленях, можно было не закрывать глаза. И Сергей не закрыл, смотрел, как самолеты, отбомбившись, подстраивались в карусель и так, крутясь в карусели, заходили один за другим над дымной дорогой и дымным полем. Теперь они обстреливали из пушек и пулеметов.

На проселке и около горели автомашины и повозки, неразборчиво кричали люди, воняло тротилом, из дыма почти на бреющем с ревом выныривали самолеты — и снаряды рвали землю, пули выкашивали траву.