— Потому что никого другого нет. А он уже выполнял такие задания.
И я пересказал ему послужной список Блейдена. Не так уж много, в сущности: он довольно долго сидел в тылу у немцев в Ливии, сообщал сведения о транспортных передвижениях и получил за это медаль. Что еще? В личном деле Блейдена есть заключение психиатра, к которому его посылали.
— Придает большое значение тому, что Блейден долго был безработным, прежде чем пошел в армию в тридцать девятом. В Тайнсайде, по-моему. И еще что-то о гражданской войне в Испании.
— О гражданской войне в Испании? Так он что, красный?
— В том-то и дело, что, по-видимому, нет. Да и какое это теперь имеет значение?
Билл задумчиво покачал головой.
— Вы действительно лучше никого найти не можете? Что же, придется рискнуть.
И вот, нажав на нужные кнопки, мы добились освобождения недоумевающего Томаса Блейдена, рядового Тайнширского полка, и вернули ему сержантские нашивки, которых он было лишился. Затем мы отправили его в Палестину потренироваться в прыжках с парашютом. Десять дней спустя меня официально уведомили; что сержант Томас Блейден сброшен в Югославии. Мы с Биллом неофициально выпили по этому поводу.
— Ну, пожелаем удачи этим двум беднягам, — сказал Билл. — Она-таки им потребуется.
Да, она им очень требовалась.
Потом все могло пойти по-другому, но Том Блейден не думал, что будет потом. Пока же он против обыкновения вел себя осмотрительно. И не напрашивался на неприятности. Наоборот. Ел он досыта, спал в тепле и даже научился ездить верхом. Если бы ему было кому писать — но писать ему было некому, — он написал бы именно это. Только это, и больше ничего. Он сидел на своей лошади в лиловатом сумраке ранней зари и ждал Бору, нисколько не расстраиваясь, что писать ему некому.
Бора вылетел из ворот крестьянской усадьбы — могучий добродушный великан на могучем терпеливом коне, — хлопнул Тома по спине, выкрикнул прощальные слова благодарности хозяину усадьбы и скрылся в утреннем тумане, завопив:
— Поехали, Никола, поехали!
Он не имел ничего против того, чтобы Бора хлопал его по спине, орал на него и называл Николой или как-нибудь еще.
Они ехали, и мало-помалу зимнее солнце начало разгонять утреннюю дымку. Со всех сторон их надежно оберегали леса Плавы Горы. Да и вообще случиться ничего не могло. За те месяцы, которые ему пришлось провести в здешних местах, он твердо уверовал, что в две переделки подряд тут не попадают, а они накануне чуть было не влопались в хорошую переделку. Еще немного, и они среди бела дня наткнулись бы прямо на большой дозор усташей, здешних нацистов, объезжавших лес. Но Бора вовремя успел их услышать. Усташи ехали и пели — и слава богу, что пели. Причем, как ни странно, песню, которую всегда поют партизаны. Только слова, конечно, были другие.
И вот теперь, на следующее утро, когда ничего не могло случиться, ему хотелось завести с Борой их старый спор. Он сказал бы ему: «Видишь, я был прав. Все эти рассусоливания — один только треп. Слова всегда разные, а вот песня та же самая». Только вслух он ничего не сказал. Потому что эти местные нацисты в прошлом году сожгли деревню Боры и потому что жена Боры погибла в огне. Он ничего не сказал, но пока Бора что-то мурлыкал себе под нос, а их лошади трусили по тропке под лесистым обрывом, он опять обдумывал факт, который для него был неопровержимым доказательством. Он помнил, как лежал в песке пустыни и считал немецкие транспортные машины, проезжавшие по шоссе. Он помнил, какую песню пели немцы. В английской армии ее тоже пели. Лили Марлен, девушка, которую любили по обе стороны фронта, королева Ливийской пустыни в паршивом тысяча девятьсот сорок втором году.
Он прикинул. А ведь он здесь уже давно. Прошло почти три недели с тех пор, как Корнуэлл отправился на север, на тот берег Дуная. Еще день-два пути через Плаву Гору, и он сам доберется до Дуная, и тогда будет ясно, как идет эта их дурацкая операция. Бог знает почему он чувствовал себя счастливым.
Незадолго до полудня они остановились, и Бора достал из седельной сумки еду. До Главицы им осталось ехать часа два, сказал он.
— А на Главице должна быть десятка. Если только их оттуда не перебросили.
Том безмятежно кивнул. О чем беспокоиться, когда тебя ведет такой человек, как Бора?
— Знаешь, Никола, можно будет поесть у них, — решил Бора и удовлетворенно рыгнул по обычаю стариков.
Читать дальше