Григорий Полянкер: Деражня – Берлин

Сильный взрыв раздался неподалеку от пушки, и Гинзбург почувствовал сильный удар в бок и в ногу. На мгновенье в глазах потемнело, почувствовал какую-то непонятную боль и свалился на кирпичах рядом с пушкой.

„Все… Конец… – пронеслось молнией в голове, и такая досада охватила солдата, что все тело задрожало. – Боже, что ж это? В последнюю минуту меня…“

Больше он ничего не мог разобрать, чувствовал только ноющую боль.

Кто-то из товарищей прильнул к пушке и стал бить по соседнему дому, откуда бросили гранату. Петро Зубрицкий упал рядом с другом и стал его теребить, поворачивать:

– Батя, очнись, батя… Глаза открой… Очнись, милый… – охрипшим голосом умолял Петро.

Он закричал, чтобы позвали фельдшера, которого недавно вблизи видел. Рядом с Петром опустился еще кто-то из пушкарей, приподняли батю, отнесли его в сторонку, на травку. И в эту минуту, задыхаясь от быстрого бега, мчалась сюда худощавая рыженькая девчонка с санитарной сумкой на боку. Опустившись на колени, она умело и быстро стала ощупывать раненого. Раза два она оглядывалась вокруг, вздрагивая после удара пушки, но успокоилась и стала снимать гимнастерку с раненого, перевязывать ему рану:

– Спокойно, батя. Рана небольшая… Сейчас все сделаем, крепитесь. Гляньте, батя, вот он уже близко, рейхстаг. Надо держаться. Победа уже на носу. Домой скоро вам, к жинке…

Перевязав рану, она при помощи артиллеристов приподняла его, прислонила к обрубку стены, вытерла ватой окровавленное и запыленное лицо. Быстро отстегнула от ремня трофейную флягу и поднесла горлышко к его губам.

– Глотните, папаша… Это помогает… Глотните.

Раненый открыл глаза, уставился, будто со страшного сна, на девушку, и едва заметная усмешка поплыла по лицу.

– Ты, Дуся? Откуда взялась? Вот молодчина… Спасибо тебе…

– Глотните, папаша. Благодарить после победы будете, а вас – есть у меня строгий приказ начальства и всевышнего поставить на ноги. Глотните, пожалуйста!

Он посмотрел на флягу, приблизился к ней губами, но вдруг обросшее лицо его исказилось от боли:

– Нога… Нога, – произнес он и весь скорчился.

Дуся опустилась на молодую травку, покрытую кирпичной пылью, осмотрела ногу и увидела пробитое голенище, кровь.

Отставив в сторону флягу и сумку, пощупала сапог, выхватила из сумки ножницы, но старик, увидав, что она собирается разрезать сапог, отодвинулся:

– Что ты делаешь, дочка? Зачем портишь сапог? А как же я, босиком ходить буду, чтобы немцы надо мной смеялись?

– Успокойтесь, папаша, – усмехнулась Дуся, – дайте ногу. Наплевать на сапог. Старшина выдаст вам новые сапоги. Мне нужно вам ногу перевязать.

Девушка, которая была невзрачной, с большими веснушками на носу, казалась теперь самой красивой и привлекательной на земле. Она с привычной ловкостью разрезала быстро голенище, отшвырнула в сторону окровавленный сапог солдата, нащупала рану, тут же остановила кровотечение, достала стерильный бинт, крепко перевязала и тихонько начала успокаивать, что, мол, рана не очень страшная. Заживет. Надо держаться. Сейчас отправит с первой санитарной машиной в медсанбат.

– Глотните, легче станет… – снова поднесла она к его губам флягу.

Авром Гинзбург взял в руку посудину и, почуяв острый запах водки, глотнул один раз и другой, не выпуская фляги из рук.

– Вот спасибо, доченька – спасительница наша, большое спасибо, что подоспела, а я уже думал – все… Конец…

– Да что вы, папаша, – уставилась она на него, – что, не видите, где мы находимся? К рейхстагу рукой подать. Война кончается. А вы должны спешить к жинке и ребятам. Слыхала, что они уже дома, в Деражне, – кажется, так называется ваша местность?…

– Точно, доченька моя. Откуда это тебе известно?

– Все мне известно, – рассмеялась она, – ребята мне говорили, думала свататься, а оказывается, вы заняты… Жинка дома ждет, дети…

Окружающие смеялись, а старик по-отцовски похлопал фельдшера-девушку по плечу и снова поднес к губам флягу:

– Ну, милая, за твое здоровье, за победу и дай тебе бог хорошего жениха…

– Ну-ну, папаша! – протянула она руку за флягой. – Я ведь разрешила вам один глоток, а вы полфляги хватили… Хватит…

– А это сегодня для меня и есть один глоток, если жив остался. Ради такого случая, дочка, сам бог велел выпить… Спасибо тебе.

– За это еще особо выпьем с вами, папаша, и потанцуем у рейхстага, а покамест отправим вас в госпиталь…

– Что ты, курносая! – испуганно взглянул он на нее. – Никуда не пойду. Рана, кажется, небольшая…