Григорий Полянкер: Деражня – Берлин

– Так что же это будет, Петро? – сердито уставился на дружка Гинзбург. – Поведут нас туда на экскурсию, как школьников? Так это ведь не интересно. Не то…

– Конечно не то, – согласился Петро Зубрицкий, – приятней было бы возвратиться домой после войны и рассказать, что ты штурмовал Берлин. Но не все же могут там быть.

– Твоя правда, – угрюмо сказал старик, – но от этого нам не легче.

Холодная ночь нависла над полями. Со стороны моря дул холодный ветер и пронизывал ребят насквозь. Машины мчались с необычайной скоростью. Видно, боевое задание было весьма срочным и вступить в бой опять придется с ходу, без передышки.

Смертельно уставшие бойцы вскоре заснули на машинах мертвецким сном. Стоял сплошной гул моторов. По ровной трассе одна за другой неслись мощные машины с пушками. Где-то высоко в небе урчали самолеты. Неизвестно было, чьи они – наши или вражеские. Колонна двигалась с погашенными фарами.

Когда на горизонте пробился первый сноп рассвета, ребята на машинах проснулись. Посмотрели, на каком свете находятся. Машины втянулись в густой лес. Привал. Надо было немного передохнуть, подзаправить машины горючим, накормить людей.

Задымили походные кухни. Загремели солдатские котелки. Тут и там слышался смех солдат, остроты.

И тут кто-то из ребят, рассматривая карту, негромко и неуверенно произнес:

– Ребята, видали, что б я помер, если вру. Смотрите, так путь ведь идет на Берлин!..

Это был тот самый Кутузов, однофамилец великого полководца, гвардии ефрейтор, над которым ребята на досуге любили подтрунивать. Но теперь окружили его дружной гурьбой, рассматривая карту, которая случайно попалась к нему в руки.

– Да, кажется, прав наш Кутузов… – отозвался Петро Зубрицкий. – Если это правда, что он говорит, надо будет попросить начальство повысить его в звании.

Увидав шумную толпу бойцов, расправлявшихся с горячим борщом, подошел высокий, худощавый шофер Петро-сян, окинул всех удивленным взглядом и пожал плечами:

– А вы, гвардейцы, разве сами не понимаете, куда мы так спешно летим? На подмогу, к Берлину… Куда же еще теперь ведут все пути?

Артиллеристы уставились на шофера сияющими глазами. Все знали, что фронтовые шоферы – народ ушлый. От них нет секретов. Всё знают первыми, черти.

И радость охватила солдат. Кажется, в самом деле, дорога эта идет на Берлин.

Не успели бойцы позавтракать, как начальство сообщило о том, что полку оказана высокая честь: участвовать в штурме Берлина.

Никто не митинговал. Все отлично понимали, какая ответственность ложится на каждого из них. Сразу как-то пропали усталость, сон. Хотелось побыстрее добраться туда, где уже гремело сражение – последнее сражение с фашизмом в этой тяжелой, длительной войне.

Привал длился недолго. Колонна двинулась дальше к намеченной цели.

Никто уже не чувствовал, казалось, утренней прохлады и колючего ветра, принесшего снова дождь. На машинах, прижавшись друг к другу, сидели артиллеристы, посматривали на дорожные указатели, считая, сколько километров осталось до Берлина. Ребята смеялись, шутили. Кто-то достал из громоздкого футляра, трофейный аккордеон. И грянула знакомая любимая песня, понеслась по мрачным прусским полям. И подхватили песню даже те, кто не любил петь, у кого не было голоса:

Наш старый солдат не относился к тем, кто умел петь-или обладал хорошим голосом, слухом, но по такому случаю запел вместе со всеми, сбиваясь, правда, с тона, но пел громко, отчетливо выкрикивая каждое слово.

Старик таял от радости. Пел, шутил с соседями, с Петром Зубрицким, с которым вечно дискуссировал о чем хотите. Его изборожденное глубокими морщинами бронзовое лицо, заросшее, как обычно, густой щетиной, менялось, молодело на глазах. И, кажется, поседевшие изрядно усы, закрученные по-казачьи лихо, кверху, приняли особо воинственный вид.

Да, человек теперь, как никогда, был на седьмом небе.

Он вспомнил, что давненько собирался написать письмо жене, детям и старушке-матери. Не было за последние недели ни одной свободной минуты, чтобы присесть и черкнуть им несколько слов. А им ведь так тяжело! С тех пор, как он их отправил в далекий тыл, почти два года не мог разыскать, и они о нем не знали ничего. Чудом ему удалось их найти. Они поселились в деревне где-то под Уфой, в Башкирии. Бедные, так намучились! В последнем письме жена писала, что собирается домой, в Деражню. Как она туда добралась – кто его знает. Собирался написать туда письмо, да вот так закрутился и не написал. Жена оказалась расторопной, толковой, если могла пережить это долгое время с такой семьей. Видно, и домой как-нибудь доберется. Только найдет несколько свободных минут – он ей напишет. Теперь уже веселее на душе, и он сможет писать много интересного. Направляется туда, где каждый солдат счел бы счастьем побывать. Она догадается, что он имеет в виду. Он себе представляет, что с ней и с матерью будет, когда доберутся домой и увидят развалины на месте их дома и кузни. Как они там будут жить без него, и кто им подсобит? Надо будет все бросить и написать им подробно, с чего начинать, подбодрить их надо, успокоить, утешить. Ведь уже вот-вот кончится война, и если он жив останется – то немедленно приедет к ним, и тогда заживут, как перед войной, а возможно, и лучше.