Олег Смирнов - Прощание

— Живо назад! Вручить ротным командирам!

Новожилову — с той же властностью и непреклонностью:

— Созываю командиров рот и взводов. Объявлю о своем решении.

— А оно есть? — не очень деликатно спросил Новожилов.

Скворцов смерил его взглядом, выпрямился в полный рост и веско сказал:

— Оно будет.

И подумал: «В принципе надо бы послушать мнение командиров, мнение членов Военного совета. Но на совещания, на разговоры нет времени, противник не отпустил. Еще парочка таких бомбежек и обстрелов, и от отряда пшик…» Посыльные козырнули — приучил-таки Скворцов — и затрусили прочь. Постояв секунду, он повернул к штабной землянке. Если она, разумеется, не разбомблена в пух и прах, там соберутся. Не приведи бог, немцы заварят наступление, когда будем заседать! Но еще сильней боится Скворцов повторного обстрела, повторной бомбежки. Он вышагивал. Новожилов за ним. Скворцов сказал:

— Принципиально решение может быть одно — прорываться. А частности несущественны…

— Да, в основе решения — идея прорыва, я согласен, — сказал Новожилов.

Спасибо, хотя сейчас мне ничьего согласия не надобно. Сам буду решать! Беру ответственность на себя. Но неплохо, когда начальник штаба одобряет. Может, и есть какой-то другой вариант, только он не видится. Зато Скворцов видит: воронка на воронке, изувеченные трупы, раненый на носилках — ноги оторваны, землянка, развороченная прямым попаданием. Видит, запоминает и думает: решение принято, будь тверд и последователен. Толчком плеча открыл входную дверь. Снаряды и бомбы пощадили землянку. Василь сидел на нарах, привалясь к стояку; при появлении Скворцова вскочил, бросился к нему, прижался; сказал, извиняясь:

— Игорь Петрович, товарищ командир! Обеда нема! Кухня не варила, повара поховались от снарядов та бомб. Я ходил узнавать, побачил…

— Ты ходил на кухню?

— Та я быстренько, дядя Игорь!

Скворцов вздохнул укоризненно, про себя ликуя: Василек невредим! Проворчал:

— Неслух! Я тебе что наказывал? При стрельбе не выходить!

— Ни, сидеть! А не выходить, про то не говорили… Я и сидел…

— Хитрован ты! — сказал Новожилов, расстегивая пояс, и Скворцову примерещилось: выпороть собирается за непослушание. Он подивился несуразности этой мысли. Вошедшему Федоруку приказал:

— Иван Харитонович, проследи, чтоб кухня работала нормально. Всех обеспечить горячим обедом и ужином. А на завтра каждому партизану выдать сухим пайком, раздать все запасы…

У Федорука брови полезли вверх, челюсть отвалилась. Потешаясь над ним, Новожилов сказал:

— Иван Харитонович, командир принял важнейшее решение.

— К-какое? — выдавил из себя Федорук.

— Узнаете в свой черед.

— Д-даешь, Эдик! — Федорук не спускал взора со Скворцова, а тот подумал, что не к месту озорует начштаба, да и не к лицу это вообще службисту Эдуарду Новожилову. А когда уже ротные и взводные командиры набились в штабной землянке, Скворцова озарило: уходить будем разрозненными, мелкими группами, только так и возможно вырваться, точнее, просочиться из окружения. Командиры были в болотной жиже, глине и копоти, и даже свежие бинты на некоторых были в грязи. Они расселись на нарах, на скамейке в усталых, расслабленных позах, и только комвзвода Роман Стецько, бывший милиционер, не казался измученным и подавленным: посадка прямая, горделивая, взгляд сильный и твердый, будто говорящий: «Ну и что?» Встав перед ними в центре землянки, Скворцов подумал: «А если б все ротные и взводные остались в строю, было бы еще тесней в землянке». И эта горчившая, как полынок, мысль нежданно и подсказала вывод: выходить из мешка малыми силами, разрозненными группками. И дальше: просочившись, не ввязываясь по возможности в невыгодный для себя бой, сойтись затем группами где нибудь в обусловленном месте, может быть, это и есть партизанская тактика при столкновении с превосходящими силами противника: рассредоточиться, а после снова соединиться — и отряд сохранен как боеспособная единица. Выразимся менее категорично: это один из вариантов нашей тактики. Конечно, если отряд некрупный, мало смысла вступать в бой. А если крупный? Тогда не исключен бой хоть с целым полком карателей.

Скворцов переводил взгляд с лица на лицо, задержавшись на Романе Стецько («Милиционеры, как и пограничники, до войны маленько пообстрелялись, потому и воюют поуверенней»), и многих лиц ему не хватало. Подумал: скольких еще не будет хватать после того, как просочимся и соберемся вместе? Кольцо такое плотное, что начинаешь сомневаться, а нащупаем ли проходы? Не сомневайся! Решил — действуй! Взвешивая слова, Скворцов доложил о своих соображениях и о своем решении. Есть вопросы? Командиры безмолвствовали, глядели на него с напряжением и доверием. Роман Стецько сказал: