Покрашенные стены отодвинулись куда-то в сторону, теперь они уже напоминают рассветы на Волге, словно выпал на берега сероватый утренний туман…
Кабушкин очнулся от холодной воды — ему поливали голову. С жадностью хлебнул один-два глотка.
— Пить хочешь? — спросил Фройлих. — Вода — целебная штука. Если не дашь ответа на мои вопросы, четырнадцать суток будешь без воды. Человек дольше не выдерживает. Запомни… Такому способному разведчику — и без воды? Зачем? Работать надо, жить! Ведь жизнь тебе не даётся дважды… Наверное, есть любимая девушка, родители — отец и мать…
— Отца нет…
— А где же он? Ах, да, понимаю, в 1941 году…
— Нет, в 1914 году.
— Во время службы в царской армии? — Фройлих, перестав шагать из угла в угол, уставился на Кабушкина. Он радовался, что наконец-то Жан разговорился — теперь только надо умело продолжить беседу.
— Ещё раз нет, — сказал Кабушкин. — Отец, не желая быть под вашим сапогом, бежал в Россию и около Могилёва, на дороге, выпив отравленную вами воду погиб.
— Магилёв… Магилёв… А ты сам… откуда, Жан? Мы не смогли этого выяснить. Преступления твои нам известны, за них получишь высшее наказание. Об этом надо будет сообщить родным. А то и не узнают они… Откуда же ты, Жан?
Кабушкин улыбнулся.
— Хорошо, хорошо… Настроение улучшается, — одобрил Фройлих.
— Если не знаете, узнаете, господин следователь! Я из Советского Союза.
— Не будь ребёнком, Жан.
— И вы не притворяйтесь великодушным! Повторяю вам, я ни в чём не виноват. Вот и всё!
Фройлих кивнул стоявшим у двери гестаповцам:
— Запереть в отдельную камеру. Ни есть, ни пить!
Снова каменный мешок. Даже не узнаешь — ночь ли на улице, день ли. По коридору стучат кованые сапоги. Ругань и стоны вперемежку. То и дело со звоном открываются дверные запоры, слышатся крики. Потом какое-то время снова тихо. Только где-то капает вода.
О Кабушкине будто совсем забыли. Четыре дня уже ничего не дают. Но всё равно каждое утро водят по коридору в уборную. Жан идёт впереди, вооружённый охранник — сзади. Ссылаясь на то, что ему нужно умыться, Жан попытался было выпить из крана воды, но гестаповец огрел его по спине резиновой дубинкой: такого разрешения, дескать, не было…
Пока Жана водят в уборную, красивая девушка Фрида моет пол его камеры. Жан, облизывая губы, жадно смотрит на ведро, затем — в глаза девушке: дескать, оставь на полу побольше разлитой воды.
Когда гестаповец, гремя замками, запирает на целые сутки дверь, Жан ощупывает цементный пол своей камеры. В углу за дверью небольшое углубление, там пахнет влагой. Он ложится и лижет пол, стараясь хоть немного утолить нестерпимую жажду.
Время идёт медленно. Кажется, уже не осталось ничего такого, о чём бы не продумал он, не вспомнил бы. Мысли его возвращаются в тесную камеру, где с потолка падает слабый свет, и в сумерках становится до невозможности грустно. Неужели всё так вот и кончится? Думают ли о нём товарищи на свободе? Смогут ли помочь ему вырваться из когтей гестапо?
Хочется пить, язык высох, в груди горит… А перед глазами, будто дразня, стоит наполненный до краёв стакан воды. Снаружи стакан даже вспотел. Вот он, протяни руку и возьми. Кажется, что искалеченные пальцы чувствуют прохладное стекло, на губах вкус воды — осталось только проглотить. Он открывает глаза, я наполненный стакан исчезает, но как только закрываются веки, снова появляется перед глазами. Один бы глоток! Не родник ли это звенит где-то рядом?..
— Кабушкин, на допрос!
Оказывается, то звенели ключи в руках надзирателя.
Кабушкин, заложив руки за спину и переваливаясь на тяжёлых ногах, идёт по коридору. Знает: Фройлих ждёт его на втором этаже, в своей комнате. Посмотри, он даже приветствует вошедшего, как порядочный человек. И поставил на стол графин с водой, налил воду в стакан…
— Около Магилёва, — начал Фройлих, — в тысяча девятьсот четырнадцатом году вода была, говоришь, отравлена. И твой отец, Жан, погиб от воды.
— Спасибо за радостное сообщение.
— О, ты человек с юмором. Только я пригласил тебя не для шуток. — Фройлих взял в руку стакан. — В этой воде, Жан, яда нет. Вот… — Он огромными глотками выпил почти всю воду. — Если ответишь на мои вопросы…
— Я ни в чём не виноват.
— Вода бывает очень вкусной, когда пить хочется, — Фройлих долил стакан и подвинул его ближе к арестованному. — Она даёт нам жизнь…
Это было похоже на игру кошки с мышью. Кабушкин отвернулся в сторону.
Читать дальше