Михаил Аношкин - Уральский парень

Прежде всего необходимо было установить: опытен беглец в лесу или нет. Особого труда это не составляло. Первое время, когда бандит стремился удрать подальше от зоны, он лез напролом, ничего не разбирая. Но даже при этом человек, знающий лес и умеющий вести себя в нем, постарался бы оставлять меньше следов — это он делает в силу привычки, бессознательно. Нет, рыжий не был знатоком леса. Балашов определил это сразу по сломанным побегам орешника, по ошелушившейся сосновой коре, по веткам берез, с которых содраны листья, — видимо, хватался за них руками.

Мысль Балашова работала дальше. Известно, беглец — преступник матерый, это у него, оказывается, не первый побег. Он знает: в населенный пункт идти нельзя, тем более, что поблизости нет большого города, где бы можно было легко затеряться. О его бегстве сообщено повсюду, любой милиционер уже знаком с его приметами. Значит, бандит станет скрываться в лесу. Подождет, пока стихнет шум, горячка, а там оглядится и решит, что предпринять. Заберется в самую глушь.

Балашов не ошибся. Обнаружили беглеца вечером в самой глухомани, куда даже солнечный свет едва проникал слабыми дрожащими нитями, в неведомо кем сделанной полуземлянке. Ее окружили. Бандиту некуда было деться. Он решился на отчаянный шаг. Выполз из убежища, поднял руки вверх, приблизился к Балашову и вдруг бросился на него. Схватил винтовку левой рукой, а ребром ладони правой руки пытался перебить Балашову горло: известный прием джиу-джитсу. Владимир вовремя присел и ударил беглеца кулаком под самый дых. Тот ойкнул и упал. Через минуту ему скрутили руки. Запомнился тогда взгляд преступника: тяжелый, полный злобы и отчаяния. Потом такие взгляды Балашову пришлось наблюдать у пленных фашистов, особенно в первые дни. А собственно, какая разница между тем рыжим душегубом и фашистскими убийцами?

Командир роты подробно расспросил Балашова, как он действовал на первом самостоятельном боевом задании. Остался доволен. И Балашов после этого как-то заметно подтянулся, служба начинала нравиться ему. А тут демобилизовали старшину роты, и неожиданно старшиной сделали Балашова. Он растерялся: шутка сказать — из рядовых да в старшины. Но командир роты подбодрил его, и Балашов расправил плечи. Ничего, служба у него стоящая, не хуже, чем у других.

Однако жизнь снова внесла свои суровые поправки. Грянула война. Рота Балашова сопровождала эшелон. По дороге эшелон разбомбили. Старшина с десятью бойцами устремился на восток, к своим…

Балашов командовал теперь пятой ротой, хотя одним из командиров взводов был у него старший лейтенант. Такое нарушение воинской субординации у партизан не редкость. Иной командир, оказавшись в новых условиях, терялся, медленно перестраивался на необычную лесную тактику, а обстановка порой вынуждала принимать быстрые решения, не давала времени на раздумья. И тогда из общей массы выдвигался наиболее смекалистый и быстрый. Так случилось и с Балашовым. Когда десять человек пробирались на восток, как-то само собой случилось, что Балашов оказался во главе этой десятки, хотя был с ними старший лейтенант. Балашов хорошо ориентировался в лесу, был смел и решителен. В него поверили, ему вручили свои судьбы. Десятка влилась в отряд на правах самостоятельной единицы, которая позднее была преобразована во взвод, а затем и в роту.

Потянулись однообразные спокойные дни. Бойцы приводили себя в порядок: штопали одежду, чистили оружие. Много спали, наверстывая упущенное и прихватывая авансом. С утра до вечера лес приглушенно гудел от человеческих голосов.

Командование отряда не тревожило роту Балашова, даже в наряд ее не назначало. Карев обычно посылал роту на самые опасные дела, использовал ее чаще, чем другие. А теперь, видимо, давал ей возможность вволю отдохнуть. Лишь однажды ночью Балашов со своими ребятами дежурил у сигнальных костров, разложенных в двух километрах от лагеря на просторной вырубке. Ждали самолеты с Большой земли, но в ту ночь они не прилетели.

С дежурства вернулись утром, легли отдыхать. Саша успел сбегать в госпиталь проведать дядю. В шалаш залез осторожно, чтоб не разбудить Балашова и Остапенко. Но старшина не спал.

— Как дядя себя чувствует? — спросил он.

— Плохо, товарищ командир. Крови много потерял. Ему бы на Большую землю.

— Батька у тебя есть, Саша?

— Батька? Есть, Он в Красной Армии. Мамка эвакуирована.

— Почему же ты остался?

— Убежал я от мамы. С дядькой Анисимом жил. Дядька мне говорил: «Немцы, Сашко, тоже люди. Не тронут». Не трогали поначалу. А потом пошло. Меня в Германию хотели угнать, да я спрятался. Дядьку обобрали до ниточки. Корову последнюю повели со двора. Тетка Настя не дает. Толкнула фрица, а тот возьми да упади. Ну, тетку и застрелили. Дядька прибежал ко мне — я на старой пасеке жил — и говорит: «Пойдем, Сашко, до партизан. С волками я жить не хочу».