Михаил Аношкин - Уральский парень

— Дела-а-а, — поскреб затылок Балашов. — Ну, а дальше?

— Они и убили Бориса Михайловича. Шишкин — это мне все Люся рассказала — будто бы не велел ничего брать из вещей Воронцова (ну, чтоб улик не было). А тот, второй-то, позарился на портсигар и прикарманил его. Шишкин как-то дознался, рассвирепел. Тому, второму-то, и пришлось спрятать портсигар подальше от глаз людских.

— Подумать только! — с сожалением покачал головой Балашов. — А мы этого прохвоста за шиворот вытащили из Сугомака. Пусть бы тонул!

Августовская синяя ночь окутала город. И такая тишина стояла кругом, что Володя и Галя чувствовали себя так, будто никого, кроме них, не было больше во всем необъятном мире. Только иногда на станции попискивал одинокий паровозный гудок. Он рождал в душе неясную тревогу и грусть.

Последний вечер перед разлукой. Может быть, в этот вечер они хотели сказать друг другу много самых сокровенных слов. Но больше молчали, прислушиваясь к биению своих сердец. И почему-то Владимиру Балашову ярче всего врезался в память именно этот вечер. В трудную пору своей жизни он чаще всего вспоминал о нем, и снова и снова переживал ту легкую тревожную грусть, слышал сонную тишину с одиноким паровозным гудком, а рядом чувствовал чудесную милую Галю — свою невесту.

Партизанский отряд «За родину» гитлеровцы обнаружили утром. Партизаны, переходя шоссейную дорогу, торопились укрыться в ближайшем лесу. В крупном населенном пункте, расположенном недалеко от места, где партизаны пересекли шоссе, квартировала войсковая часть. Она была поднята по тревоге и брошена в погоню. Расчет был таков: не дать партизанам втянуться в лес, навязать бой на открытом поле, вызвать подкрепление и уничтожить отряд.

Партизаны, не подозревая о смертельной опасности, шли спокойно. До леса оставалось километров шесть. Все чувствовали крайнюю усталость: сказывался тридцатикилометровый ночной марш. К тому же и прошлые сутки были трудными. Люди выбивались из сил. Колонна растянулась. Связные командира отряда подгоняли бойцов:

— Подтянись!

В воздухе появился самолет-разведчик и повис над колонной. Стало ясно — колонна обнаружена противником. Передали приказ:

— Бегом! Не отставать!

Вдалеке чернел спасительный лес. Чуть ближе зеленел березовый колок, а ближе и правее его, в ложбинке, рос кустарник.

— Бегом! Бегом!

И люди бежали, опасность подгоняла. Остались последние, самые трудные километры.

Со стороны шоссе послышался гул автомашин. До десятка грузовиков с солдатами свернуло с дороги в поле, по следам партизан. Перед оврагом машины остановились, солдаты повыскакивали на землю и продолжали преследование. Овраг задержал их движение. Пока обходили его с двух сторон, потеряли время.

По колонне партизан между тем торопливо передавали:

— Балашова — к командиру! Командира пятой — к Кареву!

Пятая рота замыкала колонну. Старшина Балашов, тот самый Володя Балашов, которого мы знали раньше, за три года возмужал, раздался в плечах, усы отрастил. Кошачьи глаза его стали твердыми и спокойными: многое повидали за эти годы. Одет старшина просто, как и большинство партизан. На голове армейская фуражка с черным полинялым околышем и потрескавшимся лакированным козырьком. Вместо гимнастерки — темно-синий пиджак с чужого плеча, опоясанный широким офицерским ремнем. Серо-зеленые трофейные штаны заправлены в потрепанные кирзовые сапоги.

Балашов, придерживая правой рукой автомат, висевший на груди, побежал вперед, обгоняя всех. Командира отряда Карева он нашел в голове колонны и, едва переводя дыхание, доложил о прибытии. Карев отвел старшину в сторонку, чтобы не мешать движению, и приказал:

— Отряд в бой ввязываться не может, но боя не миновать: обстановку сам видишь. Тебе прикрывать отход. От тебя зависит все. Даю еще взвод автоматчиков. Больше не могу. Ясно?

— Ясно, товарищ командир!

— Успеха тебе! — Карев крепко пожал Владимиру руку. — Спеши!

Пока Балашов добирался до роты, он прикинул в уме, как начнет бой. Прежде всего необходимо двум пулеметным расчетам залечь здесь же и задержать фашистов.

— Старшим назначаю Анисима Соснина, — распоряжался Балашов на ходу, не останавливая роты. — Слушай, Соснин: когда рота дойдет вон до того колка, — до него оставалось не больше километра, — отходите и вы.