Александр Авраменко - Огненное лето 41-го

Наконец кто-то накручивает пружину и ставит здоровенную пластинку из шеллака. Ну, наконец-то! Первые аккорды, вот она, моя любимая! Я выхожу в круг, и начинается. Даже в танце мы втроём, ведущий и ведомые. Абсолютно синхронно мы выводим коленца. Идём вприсядку, хлопаем по голенищам и просто в ладоши, и, наконец, любимый момент: взлетаем в воздух, ноги идут на одной линии, и с последним звуком музыки замираем на полу. Бурные аплодисменты, народ рукоплещет.

Комиссар возбуждённо что-то объясняет незнакомому майору с лётными петлицами, тот тоже смотрит с восхищением. Как выражается Олег — «коронный номер эскадрильи»… Снова ставят танго, и мы, разгорячённые и возбуждённые, отходим к окошку, чтобы немного охладиться. Внезапно музыка стихает, и передо мной возникает медичка, та самая: :

— Товарищ старший лейтенант, белый танец. Я вас приглашаю.

Беспомощно оглядываюсь по сторонам и неожиданно для себя заливаюсь краской: :

— А я не умею…

Девочка кусает губы, затем решительно берёт меня за руку и тащит к танцующим парам.

— Это несложно. Повторяйте за мной…

Она показывает несколько движений, затем природное равновесие рыбака и чувство музыки помогают уловить ритм танца. Невольно вспоминаю, как мы встречались с братом перед войной у меня на квартире. Интересно, тогда я тоже танцевал? Не помню…

Наконец пластинка кончается. Сестричка слегка приседает передо мной, разводя руками форменную юбку. Мгновенно вспоминаю, как отец танцевал с матерью в клубе кадриль и что он делал после танца… Точно так же склоняю голову в полупоклоне, щёлкаю каблуками… и встречаюсь взглядом с комиссаром. Лицо — будто хины наелся. Верный Сашка шепчет сзади: :

— Кажи, у кино видал…

— Угу…

Затем я провожаю её до дома — медчасть у нас в отдельной хате живёт, у одной бабки. Наверное, со стороны потешно смотримся — я здоровый шкаф, и она, хрупкая девочка девятнадцати лет едва мне до плеча. Молча идём рядом. Надя Гурвич, так её зовут, рассказывает о Москве, откуда она родом, о её широких площадях и проспектах, памятниках, Третьяковской галерее.

Мне становится обидно: два раза был в столице, а так никуда и не сходил. То проездом, то из пункта «А» в пункт «Б». А так, чтобы погулять по городу, побродить по Красной площади, зайти в мавзолей и поклониться Владимиру Ильичу — не довелось…

На крыльце девушка поворачивается ко мне, но, вместо того, чтобы просто сказать «до свидания», она, пользуясь тем, что стоит на ступеньке почти вровень со мной, неожиданно неумело касается щеки губами и убегает…

С минуту стою молча, слушая, как гремит щеколда и стихают за дверью легкие шаги, затем поворачиваюсь и иду к себе…

Утром полёт.

Этот самый…

Немцы, как я понимаю, прямо за этой рощей. Точно! Вон и колокольня вдали приметная на холме. Теперь таится уже незачем, и я щёлкаю тумблером:

— Ребята! Без горки! Я первый, вы сразу за мной и валим всё, а там разберёмся.

Они качают плоскостями в знак понимания. Сектор газа вперёд до упора, закрываю створки радиатора. Сегодня мне можно первому — у меня бомб нет, только ампулы.

Вот она, переправа, прямо перед нами. Квадратные немецкие понтоны с аккуратным настилом, по которому с интервалом в метра два, не больше, идут немецкие танки. Точнее, не немецкие, а чешские трофейные. Крутой вираж, доворот, ура! Нас не ждут!

Открываются створки и вниз, весело сверкая на солнце, вываливаются ампулы. Мгновенно под плоскостями вспыхивает пламя. Как удачно! Похоже, что я уже привык к «Ильюшину» и научился чувствовать его как свою бывшую «Чайку»! Полыхают ярким огнём «LT vz 35» и «38», горит настил, прожигается насквозь брызгами КС тонкий металл понтонов.

Ребята не отстают от меня, сбрасывают бомбы на сгрудившуюся перед мостом толпу немцев и техники, ожидающей своей очереди переправляться. Мгновенно уходим на круг, но зенитного огня нет. Зато явственно наблюдаем панику. Уцелевшие враги разбегаются в разные стороны, из пылающих танков вываливаются горящие экипажи и, разевая в беззвучном вопле рты, неслышимом из-за рёва моторов, валятся в воду в тщетной попытке потушить охватившее их пламя.

Такой шанс грех упускать, и мы идём на второй заход, чуть ли не по самым головам, винт даже цепляет чью-то голову, на мгновение окрашивая обычно прозрачный диск в алый цвет. Непрерывно грохочут пушки и пулемёты, снаряды рвутся в самой гуще врагов, разрывая их на части, тяжёлые пули прошивают по несколько человек сразу.