Александр Авраменко - Огненное лето 41-го

Через два часа все «двадцать восьмые» разгружены и выстроены в колонну. Занимаю место в башне первой машины, надеваю шлемофон и подключаюсь к ТПУ:

— Трогай!

Мехвод обрадовано жмёт на педали, и тридцатидвухтонная махина плавно трогается с места, быстро наращивая скорость — идём уже километров под тридцать. Внимательно прислушиваюсь, но привычного на старом танке скрежета шестерен и писка фрикционов не слышно. Да и рывки в трансмиссии не ощущаются, плавно идём, как по льду на коньках…

Улыбаетесь? Зря, ребята, ой, зря! Через три дня выезд на учения, вот посмотрим, кто кого! Вы на своих «КВ» — или мы на верных «двадцать восьмых»… Честное слово, посмотрим! Так что не веселитесь! Нам-то быстрее машины поменяют, чем вам!

Танки первых выпусков ещё «детскими болезнями» страдают, а мы — получим уже улучшенные. Сколько ждать? До Нового Года, максимум, а там и покатаемся…

…Завтра мы с Таней должны ехать на Север, знакомиться с моими родителям. Надо всё ж таки показать её моим старикам!

Рапорт командир подписал, билеты купили с пересадкой в Ленинграде, так что в воскресенье, 22 июня, выезжаем. Поезд отправляется со станции в десять утра, а из Гродно — в шесть вечера. Выедем пораньше, чтобы походить по магазинам, купить подарки моим родственникам — их хоть и немного, но всё-таки…

А пока будущая супруга мирно посапывает у меня под боком, уткнувшись аккуратным носиком в плечо. Моя рука лежит у неё на голове, слегка поглаживая по непокорной гриве волос, сейчас расплетённых и раскинувшихся веером по подушке. Вообще, волосы у неё — это нечто. Нынче модно носить короткую причёску, а у неё коса почти до пят. Волосы, хоть и крашеные, но густые, блестящие. Когда распускает — никакой ночнушки не нужно! Красота просто неописуемая! Свадьбу будем играть в моей деревне, решили с братом вместе…

Сейчас уже почти полночь, но я не могу заснуть, курю, уж не помню какую по счёту папиросу, дым вытягивает в открытое настежь окно. Лето. Июнь. Прохладно только ночью. За окном тихонько попискивает какая-то пичуга. Ярко светит луна. Сегодня она полная, но выглядит жутковато, словно череп. Да и давит меня как-то.

Танюшка здесь ни при чём — как, собственно, и то, что кончается моя холостяцкая жизнь. Другое что-то, не пойму что. На душе как-то муторно и тяжело — такое же состояние у меня было в январе сорокового, когда наши соседи попали в артиллерийскую засаду и потеряли шесть машин вместе с экипажами. Мы когда отбили поле боя, нашли своих ребят, сваленных в кучу обгорелых, припорошённых снегом — их побросали, словно груду ненужного мусора. Запомнилось это мне на всю жизнь…

Незаметно мои глаза смыкаются, и чудится, что я опять в танке. Снова бой, финны стреляют по нам из крупнокалиберного пулемёта, башня звенит под ударами пуль. Странно как-то звенит, словно стучат… стучат Я открываю глаза — точно, в дверь колотят. Осторожно, чтобы не разбудить невесту соскакиваю с кровати и шлёпаю в коридор:

— Кто?

— Товарищ капитан! Это я, рядовой Сидоров! Тревога!

— Ясно. Возвращайтесь товарищ, рядовой. Бегу…

Как и положено, через сорок секунд уже обмундирован и затянут, ласково целую будущую жену. Она сонно бормочет:

— Ты куда?

— Не волнуйся, милая, скоро вернусь…

И выбегаю из комнаты, закрыв дверь. В коридоре шум: ого! Оказывается, вызывают всех, не только меня. Носятся посыльные, стучат каблуки сапог. Хорошо, что уже светает. На улице аккуратно ползут последние языки ночного тумана, который скоро осядет сладкой росой на ярко-зелёных травинках.

Я бегу к боксам, где находятся танки моего батальона, и возле которых уже суетятся бойцы. Время от времени взрыкивают моторы, с подъехавших грузовиков сгружают положенный по штату боезапас. Ко мне подбегает дежурный по части майор Клочков:

— Слышали, товарищ капитан?

— О чём? Опять внеплановые учения?

— Какие учения?! Война!

— А, война… Что?! Какая война?!!

— Только что звонили из штаба округа: немцы внезапно перешли границу. Бомбили Минск, Гродно, другие приграничные города. Война , товарищ капитан!!!

Подбегает дежурный по штабу, младший сержант:

— Товарищи краскомы, командир бригады собирает всех в Красном уголке!

Я подзываю своего заместителя, старшего лейтенанта Иванина, и приказываю загрузить двойной боезапас, долить все баки по пробку, проверить наличие и комплектность ЗИПов, а сам вместе с майором бегу в штаб бригады. Командир полка, полковник Студнев растерян, вместо него выступает заместитель по политической части старший политрук Рабинович. Говорит долго и трескуче, но всё ясно и без громких ненужных фраз: враг напал внезапно и коварно, нужно его разбить и к осени закончить войну в Берлине. Бросаю взгляд на часы: мы здесь уже пятнадцать минут, а кроме того, что «товарищ Сталин», «товарищу Сталину», «товарищем Сталиным» я ничего не услышал. Где же постановка боевой задачи подразделениям? Когда поступят распоряжения службам? Куда нам следует выдвигаться? Не выдержав, я поднимаюсь, и, завидев меня, Исидор Моисеевич внезапно замолкает: