Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Сюда, товарищ гвардии…

В нос шибануло запахом крови и гнили. Сафронов осветил блиндаж и увидел несколько немецких трупов, изувеченных и застывших в конвульсивных позах. Видно, кто-то из наших швырнул гранату, и она сделала свое страшное дело.

— Надежно ли? — для чего-то спросил Сафронов, хотя и видел, что блиндаж построен добротно, в расчете на бомбежку. — Надо будет убрать трупы и навести порядок. Возьми Лебко и действуй.

Когда Сафронов вернулся в землянку, там стояли шум и переполох. В дальнем конце собрались санитары и сестры. Раненые, кто мог, привстали и смотрели в ту сторону.

— В чем дело? — спросил Сафронов.

Подчиненные лишь расступились, но не ответили. Сафронов шагнул через лежащих в проходе людей, учуял запах порохового дыма и увидел мертвого. Сафронов еще при обходе запомнил этого белоголового парня, что лежал с открытыми глазами и молчал. У него была оторвана правая нога выше колена и культя кровоточила. Сафронов еще подумал: «Подбинтовать в первую очередь», но в спешке и заботе о рассортировке тяжелых забыл сказать об этом сестрам.

— Вот. А что? — виновато произнес Кубышкин.

— Изъять оружие, — сказал Сафронов.

— А надо ли? — донесся глуховатый голос из темного угла землянки.

По тому, как твердо и уверенно прозвучали эти слова, было понятно, что говорит человек, привыкший командовать. Сафронов повернул голову в сторону говорившего.

— Мы сейчас в особых условиях, — разъяснил глуховатый голос. — Оружие может понадобиться. Только пользоваться им надо против врагов.

Сафронов не успел отреагировать на полезный совет, появился Чернышев:

— Дядя Валя, подавай в операционную. Сколько у тебя срочных?

— Человек десять, а может быть, и больше. Вот отделим их, и я буду знать точно.

— Все перемешалось, — вполголоса произнес Чернышев непривычно серьезным тоном. — Медсанвзвод танковой бригады дальше нас. Хирурги заняли землянку медсанвзвода мотопехотной. Ну да ничего, не пропадем, — закончил он бодро.

Слова Чернышева заглушили стрельба и лязг гусениц. Они бросились наверх. Подкатила тридцатьчетверка.

— Тут санбат? — крикнул человек, высовываясь из верхнего люка.

И началось. По траншеям, по ходам сообщения потянулась бесконечная цепочка. Вначале люди двигались к разным блиндажам и землянкам: к госпитальному взводу, к хирургам, но вскоре узнали правильную дорогу — к сортировке. Сафронов едва успевал осматривать. Стома едва успевала записывать. Самых срочных подавали в операционную. Тяжелых переносили в блиндаж. Остальных оставляли в землянке, укладывая на освободившиеся места, а когда мест не стало — где попало. Кое-кто сам забирался под нары. К утру землянку забили до отказа. Ближайшие подступы к ней, все ходы и воронки тоже были полны ранеными.

Двигаться было неудобно. Теснота. Люди буквально лежали друг на друге. По ходам сообщения с носилками в руках можно было проходить только в одну сторону, только медленно и осторожно. Это задерживало и затрудняло работу. Санитары ходили потные, в земляной крошке о головы до ног, с пилотками, сбитыми набок. Им не то что перекурить, отдышаться не было времени.

— Это те не в лесу, — приговаривал Галкин, берясь за носилки с новым раненым. — Зато свету много. Фриц заботу проявляет.

И в самом деле, уловив усиление движения на участке, занятом медсанбатом, немцы осветили небо ракетами и открыли минометный огонь. Привычные к войне санитары не обращали внимания на разрывы, а Сафронов поначалу вздрагивал, вжимал голову в плечи, а потом и он привык, точнее — как-то отупел от всего. Ходил в полный рост.

Поток не прекращался. Когда наступала редкая темнота, всюду, во всех близлежащих к землянке ходах, белели повязки. Хирурги опять работали медленно, и Сафронов терзался все той же мыслью: что делать?

«Не тот ритм. Не тот темп. Опять наш агрегат забарахлил. Правда, у хирургов потери и условия не те, но мне-то от этого не легче. Раненым плохо».

Он метался от блиндажа к землянке, от землянки к блиндажу.

Тяжелых накопилось много, человек двадцать. С ними постоянно находилась Люба, но Сафронову казалось, что его присутствие помогает раненым: видят доктора перед собой. И он при первой возможности возвращался в блиндаж.

На этот раз его встретили криком. Лебко и Люба возились подле раненного в грудную клетку.

— В чем дело? — спросил Сафронов.

В блиндаже уже установили танковый аккумулятор, и свету было больше, чем в землянке. Сафронов увидел искаженное злостью лицо раненого, надувшиеся вены на ручищах санитара и тоненькую напряженную шею Любы.