— Сейчас, минуту… очки, — услышал Сафронов знакомый голос.
На берег на четвереньках выполз Штукин.
— Ты что?! — удивился Сафронов, как будто сам только что не был в воде.
— Не удалось, — выдохнул Штукин и печально повел годовой. — Бореславский утонул. Я нырял, но все неудачно. Я бы, несомненно, нашел, но приказали плыть к берегу.
— Не медлить. За мной! За мной! — раздался голос комбата.
И тотчас другой командный голос:
— Товарищи офисеры, сюда со своими подчиненными. Водители, укрыть машины!
Все проходило в быстром темпе, почти молниеносно. Сновали люди. Урчали машины. Раздавались взрывы, и свистели пули. Сафронов слышал голос: «За мной! За мной!» — и бежал на него, как на ориентир.
Через каких-нибудь десять минут они очутились в большой землянке, не в такой, какая была у них в КВ, а в землянке переднего края — в три наката, прочной и неуютной. Еще не войдя в нее, Сафронов понял, что в землянке раненые. Пахло кровью и несвежими ранами.
— Дядя Валя, — услышал он голос Чернышева, — начинай работу. Как только хирурги развернутся, пришлю санитара.
Сафронов поглубже вдохнул, точно собрался нырять в воду, и начал спускаться по сбитым земляным ступеням. За собой он слышал громкое дыхание, но еще не вполне понимал, что это следуют его подчиненные — весь приемно-сортировочный взвод в полном составе.
Войдя в землянку, Сафронов как бы попал в свою стихию. Необычной была лишь обстановка, все остальное — знакомо и понятно. Теперь он действовал осознанно. Мог ориентироваться и руководить своими действиями и действиями своих подчиненных. Он обернулся, как будто желая увериться, что подчиненные следуют за ним, и отдал первое приказание:
— Кубышкин, бери санитаров и тащи самое необходимое из машины: бинты, медикаменты, поильники, термоса.
Фельдшер поднялся наверх, а Сафронов с сестрами начали осматривать раненых. Свет был тусклый, неровный. Трофейные плошки освещали близлежащих, остальных не было видно. Народу было густо. Люди лежали на нарах и в проходе, один к одному. Кто тут ранен и во что — следовало разобраться.
— Никому не передвигаться, — сказал Сафронов. — Как лежали, так лежать.
Они с трудом перебирались от одного человека к другому, стараясь не наступать на раненых, осторожно отодвигая и перекладывая людей. С их появлением усилились стоны и просьбы:
— Тихо! Я еще живой.
— Пить… Дайте пить.
— Когда же помощь? Уже вторая ночь пошла.
— Без крика, товарищи, — успокоил Сафронов. — Дайте разобраться.
Его наполнило ощущение, будто он находится в водовороте, в опасной, засасывающей воронке, но из этой воронки, в отличие от той, у деревянного моста на родной речушке Соньке, из этой воронки он не должен спешить вырываться, он должен держаться как можно дольше, а их, стонущих, беспомощных, ждущих спасения, их он обязан вытолкнуть из нее.
— Разберемся, разберемся, — повторял Сафронов, балансируя меж ранеными. — За тем сюда и прибыли. Всем медсанбатом прибыли, чтоб вам побыстрее помощь оказать.
Он повторял эти слова, а сам усиленно думал: как отделить срочных от всех остальных? Как не просмотреть шоковых или со жгутом, тех, у кого кончается срок наложения?
Чем больше он осматривал, тем больше поражался тому, как много среди раненых тяжелых и срочных, подлежащих немедленной операции. Здесь почти не было легких, ходячих, тех, кого можно было бы сейчас же, необработанными, отправить в тыл.
«Да, здесь бы для моей КВ не нашлось бы подходящих, — подумал Сафронов. — Тут особая обстановка, бой за плацдарм, за удержание его, и люди сражаются не на жизнь, а на смерть. Да и мы…» Он не закончил своей мысли, потому что она была об опасности, в которой находились и они, именно этого слова «опасность» он не хотел произносить даже в мыслях.
Вернулся Кубышкин с санитарами, принес все, что велел Сафронов.
— Теперь займитесь ранеными. Всем противошоковую. Тяжелым уколы. Напоить. Накормить. Люба, руководите.
Сафронов направился к выходу и почувствовал за своей спиной чье-то дыхание. Посветил фонариком. Галкин!
— Ты чего?
— Так, товарищ гвардии… Тут поодиночке не надо бы… Тут мало ли чего…
Сафронов промолчал, понимая, что санитар — опытный солдат — прав. «Мало ли чего…»
— Местечко бы подыскать, — объяснил он причину своего выхода. — Блиндаж или землянку.
— Иметца, — отозвался Галкин. — По этому ходу, как раз по дороге к машине.
Над головой прошипела ракета, и Сафронов невольно взглянул на небо. У него на глазах оно осветилось и стало желтовато-зеленым, неестественно ярким. Таким он еще никогда его не видел, потому что наблюдал ракеты издали, а сейчас она висела прямо над ним, словно именно его, Сафронова, желала высветить в эту летнюю напряженную ночь. Это ощущение было настолько острым, что Сафронову стоило немалых усилий не пригнуться и не замедлить хода.
Читать дальше