Владимир Дягилев: Солдаты без оружия

Рубцов подождал, пока снова наступит тишина, и продолжал:

— «За 4 февраля подбито и уничтожено 136 немецких танков. В воздушных боях и огнем зенитной артиллерии сбито 56 самолетов противника».

— А те, которые мы подбили, считают?

— Вот чудак! Конечно!

— Значит, и наша доля тут есть?

— А то как же!

— И та самоходка, Рубцов, что мы таранили?

— И она есть…

Оглушающий взрыв прервал разговор. Свеча погасла.

Фашисты били прямой наводкой.

В здание школы сразу попало несколько снарядов. Помещение наполнилось мелкой кирпичной пылью. Она висела в воздухе густым облаком, забивала рот и глаза, скрипела на зубах.

Когда пыль улеглась, раздался тревожный крик:

— Комбриг!

Бударин, неловко подвернув под себя руки, лежал на груде битого кирпича, лицом вниз, весь покрытый слоем рыжей пыли. Из носа тоненькой струйкой текла кровь. Офицеры растерянно склонились над ним. Он пошевелил головой, открыл затуманенные глаза, встал, шатаясь, на ноги.

Его тотчас подхватили, помогли спуститься в подвал. Филиппову пришлось потесниться до предела: освободить один отсек под штаб.

Не хватало патронов. Броневик связиста больше не гудел. Дорога на хутора была перерезана. В подвал без конца спускались солдаты, просили:

— У кого есть патроны? Давай.

Раненые вывертывали карманы, ссыпали в протянутые шапки последние патроны, и люди уносили эту драгоценную ношу наверх.

Не успевали они уйти, как появлялись другие с той же просьбой:

— Патроны! Патроны!

У санитаров чуть было не отобрали автоматы.

— Вам все равно, а мы фрицев бьем.

— Нет, товарищи, так дело не пойдет, — возражал Сатункин, крепко прижимая автомат к груди. — Мы ведь что? Мы здесь навроде часовых.

— Не болтай, усатый, чего тебе охранять? Подавай оружие.

— Не лапай, не лапай! Их вот охранять. Полон подвал.

— Не трожь, ребята, — сказал Рубцов. — Старина правду говорит. Раненых в нашей обстановке оставлять без охраны не годится.

— Да нешто мы вас оставим, дура?

Солдаты еще поругались, пообещали пожаловаться комбригу, но больше не приставали…

Фашисты рвались к школе. В самую критическую минуту из подвала выскочил Бударин — без папахи, с винтовкой в руках, — бросился к подбитому танку.

— Заводи мотор!

Водитель выполнил приказ.

Машина взревела, не трогаясь с места.

— Ура-а! — закричал комбриг.

— Ура-а! — подхватили танкисты.

Гитлеровцы, поверив, что танкисты при поддержке танка идут в атаку, поднялись, побежали.

— Огонь! — скомандовал Бударин.

Стреляли из винтовок, автоматов, пистолетов.

Гитлеровцы потеряли не менее тридцати человек.

Бударин стоял среди развалин у входа в подвал, обеими руками опираясь на винтовку. Перед ним, с автоматом в руке, — начальник штаба.

— Передай нашим: квадрат десять — сорок два пусть не обстреливают.

— Слушаюсь.

— Всех в ружье! Всех, кто может держать оружие! Офицеров в ружье!

Начальник штаба переступил с ноги на ногу, нерешительно заявил:

— Боеприпасы на исходе. Полагаю — не сможем продержаться до вечера.

— Ты… ты что, очумел? — заикаясь от гнева, спросил Бударин. — Как так не сможем, если приказ?

— Я полагаю, что нереально.

Бударин взял себя в руки.

— Ну, если говорить реально, то: рядом наши, через несколько часов они будут здесь. Это раз. У нас есть еще танки, бронетранспортеры, пушка — это два. А людей сколько? А какие люди! Это же самое главное.

— Но боеприпасов нет.

— Пока есть живые люди, я спокоен!

Враг снова пришел в движение. Видно было невооруженным глазом, как гитлеровцы перебегают из укрытия в укрытие, пробираясь к школе.

— Знамя! — резко скомандовал Бударин. — Поднять знамя!

Лицо начальника штаба стало торжественным. Он рывком взял под козырек, вытянулся.

Вскоре над развалинами школы вспыхнуло алое шелковое Знамя бригады.

Оно повело гвардейцев в последнюю яростную атаку.

Рыбин дополз до сарая, забрался в темный угол. Прислушался — никаких звуков, кроме дальней стрельбы…

Мало-помалу он успокоился, заткнул пистолет за пояс, проверил сумку с медикаментами. Как быть дальше? Что делать? Возвращаться в медсанвзвод? Пробираться во второй батальон?

С улицы доносилась частая стрельба, отдаленные разрывы снарядов. Один раз ему почудился голос Бударина. Рыбин вскочил, как по команде, сделал шаг вперед, но сразу понял, что ошибся. Он вновь сел, прижимаясь спиной к холодной стене. Захотелось обратно, к своим; подвал казался ему теперь родным домом, там осталось все, чем он жил последние годы: его взвод, работа, товарищи. Он живо представил себе, что сейчас делается в перевязочной. Анна Ивановна, конечно, не отходит от стола, бледная, едва стоит на ногах…