Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Если бы я не знал вас, — добавил он мягче, — я потребовал бы, чтобы вас наказали…

У Чащиной дрогнули губы.

— Что́, в самом деле, честное слово? Отправьте меня в батальон, я в любую атаку пойду, под любым огнем выносить раненых буду.

— Это нам известно, — вставил Загреков.

— А то за что-то сняли, поставили сюда.

— Вас никто не снимал, — поправил Загреков.

— Что я могу? — продолжала Чащина, волнуясь, то и дело одергивая гимнастерку. — Говорите: сообщить командиру или вам. Получится, что я кляузничаю. Начсанбриг поймет это как месть за то, что он меня сюда послал. Я вовсе, честное слово…

Загреков деликатно прервал ее:

— Сейчас не время разговаривать. Повторяю: никто вас не снимал. Нужен был толковый человек — вот вас и поставили. О боевых качествах ваших мы знаем, покажите свои организаторские способности. Начсанбриг правильно сделал. Только ему помогать надо. Он у вас начальник новый. Помогать не записочками, а делом.

Чащина еще собиралась спорить из-за упрямства, но не нашла, что возразить. «Загреков прав, честное слово, если разобраться».

Загреков постоял, подумал, заторопился, быстро попрощался с ранеными и уехал.

Филиппов, получив записку, немедленно отправился на фольварк. «Санитарка» проскочила между двух разбитых немецких грузовиков и понеслась по дороге.

Годованец, положив руки на баранку, принялся насвистывать мотив своей любимой песни.

Мотор гудел монотонно и протяжно, словно точили тупой длинный нож. Небо просветлело. Из-за черных туч выглянула луна. Лес сделался синим, снег — бирюзовым.

Ехали спокойно, будто не было ни войны, ни раненых.. Но неспокойно было на душе у Филиппова. Записка Чащиной его чрезвычайно взволновала.

До получения этой записки Филиппов все еще считал, что хотя медсанвзвод и отстал, но работа при таком стремительном наступлении в основном идет гладко: раненые своевременно выносятся с поля боя, случаев обморожения нет. Правда, его напугало сообщение Цырубина о том, что медсанвзвод оказывает помощь раненым из пехотных частей, но потом он себя успокоил: «Задержка не так страшна. Главное, вынести раненого из-под огня, оказать ему первую помощь, отправить к Чащиной. А дальше — в медсанвзвод, оттуда в медсанбат, в армейские и фронтовые госпитали, в глубокий тыл…»

Оказалось, он глубоко ошибался, напрасно глупо успокаивал себя. Путь раненых от Чащиной до медсанбата остается вне контроля бригадного врача. Вся стройная и, казалось бы, надежная цепь эвакуации обрывается. Медсанвзвод далеко, машин нет, раненым нужна срочная помощь. «Учтите, что люди из-за того гибнут», — про себя повторял он в десятый раз слова Чащиной. Все перемешалось, перепуталось у него в голове. Предчувствие чего-то недоброго сковало его. Он и хотел и никак не мог отделаться от этого неприятного состояния.

Филиппов нервно повел плечами, покосился на шофера. Посоветоваться бы сейчас с Наташей. Но она далеко, наверно километров за шестьдесят. У нее теперь самое горячее время: операция за операцией.

«Что же теперь будет? Завалил. Сорвал дело. Нет, нет. Нужно что-то придумать. Что придумать? Медсанвзвод потерял. Машины черт знает где. На чем отправлять раненых? На себе не повезешь. Обрадовался — придумал промежуточный этап. Теперь молись на свою выдумку. Не может быть, чтобы не было выхода. Вот приеду, посмотрю и что-нибудь соображу…»

— Приехали, — сказал шофер, заскрипев тормозами.

Как только Филиппов открыл дверь в помещение, на него наскочил Соболев.

— Что же это получается, доктор? Люди гибнут. Помогать надо. Везти скорее…

— Подождите. Дайте осмотреться, — остановил его Филиппов.

— Вот, пожалуйста. — Соболев провел Филиппова в отдельную комнату.

Слесарев глухо и коротко стонал, уже не просил пить, часто и тяжело дышал открытым ртом. Лицо его было бледно и неподвижно, глаза глубоко ввалились.

Филиппова бросило в жар — раненый мог умереть. Филиппов хорошо понимал, что такое шок. Раненому была необходима самая решительная, самая срочная помощь. Еще час-два — и его ничем не спасти.

На минуту Филиппов представил себе, что уже случилось несчастье: Слесарев умер. Об этом узна́ют раненые, дойдет до комбрига. «Все будут смотреть на меня с укором, назовут каким-нибудь обидным прозвищем, вроде «помощник смерти». Но все это будет «легким ушибом» по сравнению с тем, что придется пережить самому. Сознание, что из-за тебя погиб человек, будет вечно мучить. Но и это не главное. Главное, что человека не будет».