Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

Соболев, прихрамывая, шел к ведру, смачивал марлевую салфеточку водой и нес раненому. Тот жадно жевал салфетку, все не отрывая глаз от карточки.

— Не спеши, Петя. Третью салфетку доедаешь. Раз пить не положено, потерпи, — уговаривал Соболев.

Раненый на секунду затихал, судорожно теребил гимнастерку на груди, а затем еще настойчивее просил пить. Соболев брал его холодные руки и начинал их растирать, точно они были обморожены.

— Потерпи, Петя. Скоро тебя в санбат увезут. Операцию сделают. Все как положено.

— Подай Ирину, — неожиданно попросил раненый.

— Чего тебе?

— Ирину. Проститься хочу.

Раненый освободил руку и ткнул пальцем туда, где на стене висела фотография.

— Так то не Ирина, — догадался Соболев. — То — немка.

— Нет, подай.

— Да чего подать-то? Это же фрау, слово даю.

Раненый облизал сухие губы и, не слушая больше Соболева, закричал:

— Пить!.. Пить!..

Появилась Чащина — в гимнастерке, туго перетянутой ремнем, с санитарной сумкой через плечо. Руки ее до самых запястий были измазаны йодом, будто она надела коричневые перчатки.

К ней подошел Соболев, умоляюще зашептал:

— Пусть напьется, теперь все равно!

— Нельзя. Не первый раз говорю — нельзя!

— Эх, товарищ гвардии лейтенант! Да поймите — из одного села мы с ним. Вместе на тракторе работали. Вместе премии получали. Думали опять работать… Разрешите?

Чащина отвернулась, смахнула набежавшую слезу. Ей было очень обидно: ни за что ни про что оторвали от родного батальона, сунули сюда и не помогают. И получается, будто она виновата в том, что раненые мучаются. «Ерунда какая-то, честное слово!»

Она подошла ко второму тяжелораненому, Соснову. Соснов лежал с закрытыми глазами, точно спал. На лице выступили крупные капельки пота. Осколком снаряда у него была оторвана правая нога выше колена.

Чувствуя возле себя человека, раненый открыл глаза и чуть слышно, без жалобы в голосе, сказал:

— Оторванная подошва чешется, сил нет.

Чащина свела бровки, нахмурилась, достала из сумки индивидуальный перевязочный пакет, подбинтовала начинающую кровоточить рану.

Когда разогнулась, опять увидела недовольное лицо Соболева и рассердилась:

— Что же ты думаешь, мне хочется, чтобы твой Петя мучился? У меня у самой сердце кровью обливается, честное слово. Ему показана срочная операция. И вот Соснову тоже.

— Так в чем же дело? — недоуменно спросил Соболев.

— А как их везти? На чем? Машины-то все отправили.

— А вы достаньте.

— «Достаньте»… — с обидой передразнила Чащина. — Быть может, такси заказать?

— Съездите на КП.

— А ты не учи, не первый день. У меня есть начальник, он и командует.

Чащина повернулась и ушла в соседнюю комнату, к Сатункину. Она села на подоконник, подогнула колени, оперлась о них подбородком и задумалась. Как ни думай — Соболев был прав: по-настоящему надо бы самой съездить на КП, попросить машин, помощи. Да как поедешь? Раненых бросить нельзя, и через голову начальника действовать не положено. Тогда Чащина достала из сумки блокнот, карандаш и написала: «Товарищ капитан! Жду ваших указаний на дальнейшее. Раненых скопилось много. Есть и в живот, и с кровотечением. Медсанвзвода все нет. Машины в отъезде, так что решайте, а дальше так быть не может». Она по старой школьной привычке погрызла кончик карандаша, подумала и добавила: «Учтите, что люди из-за того гибнут».

Эту записку она передала Филиппову с водителем бронетранспортера.

На улице загудела машина, потом, будто чихнув, смолкла. Послышались твердые шаги.

Дверь распахнулась. Вместе с клубами студеного воздуха на пороге появился человек в белом полушубке.

Раненые перестали стонать. Обожженный перестал метаться.

Чащина, одернув гимнастерку и выпрямившись, шагнула было навстречу вошедшему, чтобы доложить, но тот жестом остановил ее:

— Не нужно… Здравствуйте, товарищи.

— Здравия желаем, товарищ гвардии подполковник! — негромко, но довольно дружно ответили раненые.

— О, да вы, я вижу, молодцы! Духом не падаете, — одобрил Загреков.

— Мы унывать не привычны, товарищ гвардии подполковник.

— Вот и правильно. Быстрее поправитесь.

Загреков подходил к раненым, подбадривал их, шутил, интересовался всем, в том числе и далекими тыловыми делами, иногда что-то записывал себе в книжечку и шел дальше.

— Как дела, товарищ Бахов? — спросил он у молодого танкиста в черной одежде. — Почему такой хмурый?