Анатолий Баяндин - Девушки нашего полка

Ночью меня разбудил острый запах скипидара. Разомкнув веки, я увидел хозяйку. Она сидела на кровати и растирала опухшие ноги.

Марийка, разметав по подушке пушистые волосы, крепко спала. Жидкий свет от плошки падал на ее лоб и кончик носа. Я смотрел на нее, а видел Веру. Где-то она сейчас? И незаметно для себя стал думать о Вере, о войне, о хитросплетениях человеческих судеб, о том, что вот мы с Марийкой, по существу совершенно чужие друг другу люди, спим на одной подушке. А что я знаю о ней? Почти ничего. Война сделала нас товарищами.

Я уверен, Марийка в любое время придет мне на помощь, и она знает, что я ее никогда не подведу. Для нас этого вполне достаточно. Мы солдаты.

Но все же мне кажется странным и бестолковым, что судьба с такой легкостью бросает нас в самые неожиданные положения. Я по уши влюблен в одну, а вот сегодня сплю с другой на одном тюфяке в едва натопленной комнатушке, где мать двух девочек-близнецов лечит военный ревматизм незамысловатым средством — скипидаром.

Женщина, заметив, что мои глаза открыты, смотрит на меня. О чем она думает? Во взгляде ее боль и страх, от которого она еще не может избавиться. Страх перед завтрашним днем, страх за своих детей, за их будущее.

Она заботливо поправляет на девочках одеяло из разноцветных лоскутов и задувает плошку. В единственное окно, залепленное газетными лентами, зябко стучит вьюга. Сквозь сон слышу:

— Жена?

— Нет, не женат я… Товарищ.

— Красивая.

— Красивая, — соглашаюсь я. — У вас, мамаша, ноги болят?

— Ноги, сынок. Немец по снегу босыми гонял.

И здесь свое горе, свои страдания, оставленные удирающими теперь фашистами.

— Скипидар-то помогает?

— А кто его знает. Больше ничего нет. Ночью-то вовсе спать не дают. Вот и мажу.

Больная женщина говорит еще что-то, но я уже не разбираю ее слов.

В Причерноморье наша армия продолжала наступать. Зима с ее метелями и вьюгами осталась позади. Благодатная украинская весна встретила нас теплыми ветрами и горячими потоками щедрого солнца.

Полк пополнился новичками и прибывшими из госпиталей. Вернулся из госпиталя и ветеран полка разведчик Виктор Верейкин, стройный, подтянутый парень, наш друг и боевой товарищ. С его прибытием Нина Хасанянова вдруг стала рассеянной и молчаливой. Никто уже не слышал ее веселых медицинских анекдотов. Веры Берестневой по-прежнему не было. Ее эвакуировали в тыл. Писала она, что обязательно вернется в полк, что в тылу скучно и прочее.

На Южном Буге завязались тяжелые бои за плацдарм. Река, вздувшаяся от весеннего паводка, вышла из берегов, соединилась с лиманом и залила всю пойму. Оставалась лишь узкая коса, местами уже размытая.

Воспользовавшись тем, что наша дивизия оказалась отрезанной от тылов, немцы бросили против нас крупные силы с танками и авиацией. После трехсуточного боя мы оставили плацдарм. Все время девушки были с нами. Но в самый последний момент не оказалось Лиды.

Лиман был шириной более четырех километров. Переходили мы его вброд. Студеная апрельская вода сводила тело. Но мы брели. С высокой кручи Забужья, откуда мы только что ушли, немцы поливали нас свинцовыми струями пулеметного огня. То и дело кто-нибудь с плеском скрывался под водой. Желтые, зеленые, красные цепочки трассирующих пуль с цоканьем рикошетили по поверхности темной ледяной воды и, снова взлетая кверху, гасли далеко впереди. Спотыкаясь о кочки на дне лимана, мы падали, вставали и снова брели.

Только к утру остатки трех полков дивизии переправились через основное русло Буга. Промерзшие до мозга костей, мы с трудом добрались до деревни, где размещались тылы полка.

Стали расспрашивать, где Лида. Но никто ничего толком не знал.

Мой заместитель сержант Усков рассказывал:

— Да видел я ее. Вытаскивала раненого. Потом немцы накрыли нас артналетом, А когда артналет кончился, ни раненого, ни ее не стало. Может, разорвало, товарищ гвардии…

— Молчи, Усков! — на миг представив себе смерть девушки, отрезал я.

Днем командир полка распекал командира роты минометчиков за то, что он оставил минометы на той стороне.

— Я вас, старший лейтенант, под суд отдам, если вы мне сегодня ночью не разыщете минометов. Отступление отступлением, на это приказ комдива был… Но кто вам дал право бросать оружие? Кто? Я вас спрашиваю!

Дерябин стоял перед майором понурый, пришибленный.

— Мы не бросили, товарищ гвардии майор, — тихо сказал он, — мы их поскладывали в яму и закрыли соломой. Все равно ведь будем возвращаться туда, подберем.