Анатолий Баяндин - Девушки нашего полка

Все это я вспоминаю сейчас в стационаре, уставившись на плюшевый от инея квадрат окна. Подо мной поскрипывает топчан, как тогда под Лидой, девушкой с какой-то тайной на сердце. Как и тогда, Марийка слушает настойчивый шепоток мужчины и, вероятно, так же улыбается и краснеет, пожимая узкими плечами с серебристыми погончиками на темно-зеленой диагоналевой гимнастерке.

Целую неделю я валяюсь в стационаре санроты. Целую неделю Марийка и Нина ухаживают за мной. Когда поступают раненые, обе они целыми ночами не смыкают глаз. Мы со старшим лейтенантом поочередно дежурим то с Марийкой, то с Ниной, потому что сменить их некому. Мне все равно, с кем из них дежурить, но напарник мой охотнее идет на дежурство Нины.

И тогда я долго слышу сдержанный смех девушки и торопливый шепот Дерябина. О чем они шепчутся, меня не интересует. Пусть себе шепчутся. Только обидно за Витьку Верейкина, который любит Нину. Теперь он в госпитале.

Сегодня весь стационар переезжает на новое место, поближе к полку, который, по рассказам раненых, находится уже от нас в восьмидесяти километрах. Неплохой рывок за неделю по зимнему бездорожью!

Ездовые и санитарки — Люба и Зоя — укладывают в повозки последние вещи, и мы трогаемся. Острый ветер гонит сухой, колючий снег, сбивает на дорогу стрельчатые гребни сугробов. Я и Марийка идем далеко впереди обоза.

С каждым часом расстояние между нами и обозом все больше увеличивается. Завьюжило. Белесая кутерьма заплясала вокруг, засыпая нас хлесткой снежной пылью.

Мы то проваливаемся по колено, то снова выбираемся на дорогу.

— Ну как? — кричу я Марийке.

Она пытается улыбнуться. Но я вижу, что она замерзает. Легкая шинелишка и сапожки не спасают ее от стужи.

Через несколько минут она уже не может ответить. Я срываю с нее перчатки домашней вязки и растираю закоченевшие руки.

— Лучше? Идем!

Марийка кивает головой, но продолжает стоять. Вижу по ней: замерзли ноги. Я стою перед ней и не знаю, что делать. Мне-то, уральцу, что? Мне такие вьюги нипочем. А вот она…

— Андрюша…

Щеки Марийки вспыхивают жаром. Я вижу: что-то она хочет сказать, но стыдится.

Вспомнился сорок второй год на Волге. На трамвайной линии в луже крови лежит девушка-санитарка и ревет. Я и мой приятель подходим к ней, хотим поднять, но она начинает взвизгивать и брыкаться. Ранение в пах. Поблизости, как назло, никого из женщин. Лужа крови быстро увеличивается.

— Ну что тебе стыдиться? — начинает уговаривать раненую мой товарищ. — Рана — это такое дело… бессовестное. Ты только не брыкайся, мы мигом.

— Уходите-е! Не дам перевязыва-ать… Лучше умру…

— Дура ты! — уже кричит мой напарник. — С ума сошла, что ли? Жизни не жалко? Глянь, кровищи-то сколько! Помрешь, а на нас позор: девку не смогли перевязать. Срамота! — И решительно приказал мне: — Что с ней валандаться! Держи ее за руки!

И мы перевязали девушку.

— Ну вот… А ты как под ножом. Пуля, она не спрашивает, куда залететь. Долбанет — и все тут, — добродушно басит мой напарник. И философски заканчивает: — Стыд тут ни при чем. Ранение — это дело такое…

Девушка утирает слезы и тихо говорит:

— Спасибо вам.

— Оно, конечно, не за что… Все воюем…

Воспоминание об этом случае придает мне решительности.

— Коленки, что ли?

Губы Марийки вздрагивают.

— Ага.

Я снимаю рукавицы и на какое-то мгновение теряюсь. Что, собственно, я еще должен делать? Ведь Марийка — друг, товарищ, и ей нужно помочь. Она, видимо, понимает мое замешательство, на глазах ее выступают слезы.

— Снимай! — кричу я как можно грубее и отворачиваюсь.

Вьюга точно взбесилась. Она рвет полы шинелей, норовит свалить с ног. Я стараюсь защитить Марийку своим телом от свирепых ударов ветра. Хватаю горсть снега и остервенело растираю то одну, то другую ее ногу. Она кричит от боли. Я тоже кричу:

— Потерпи немного! Я сейчас…

— Прости, Андрейка, — говорит она.

— За что?

Марийка не знает, как ответить. И вдруг ее посиневшие губы, сведенные холодом, вызывают у меня смех. С трудом сдерживаясь, спрашиваю:

— Теперь как? Можешь идти?

Вместо «могу» она говорит «гогу».

И мы, держась за руки, бредем дальше по гребенчатым заносам и отшлифованным ветром перекатам дороги.

Ночуем в каких-то заброшенных среди поля домах. Обоз нас догнал. Мы с Марийкой находим небольшую комнатушку. Хозяйка — женщина средних лет с двумя девочками-близнецами. Половину комнатушки занимает широкая деревянная кровать, на которой они спят все трое, другую половину заняли мы с Марийкой. Мы сразу же свалились и, едва укрывшись шинелями, заснули.