Анатолий Баяндин - Девушки нашего полка

— А ты поплачь, поплачь… Слеза-то смягчает горе.

— Коли могла бы, — вздохнула Лида и, положив голову на колени, задумалась. — Нехорошо это, что я о себе рассказываю. Тут на каждом шагу смерть сторожит, а я со своим… Но ведь и я не рассказывала никому. Вам только. Тяжело было, давило сильно. Ведь любила-то как…

— И правильно сделала. Человек не железо. И горе-то, оно опять же такое: понесешь один — ноги подломятся, не выдюжишь. А разделишь его — полегчает.

Прошел еще день. К ночи наверху поднялся шум: запускали моторы танков и машин, скрипели повозки, то и дело пробегали солдаты в тяжелых кованых сапогах.

— Уходить собираются, чует мое сердце, — говорит Рубин.

Лида облегченно вздыхает… и плачет. Тихо плачет. Комок прорвало. Как нарыв прорвало.

Потом все умолкло. Лида осторожно раздвинула солому, выглянула наружу. Свежий весенний воздух ударил в лицо, голова закружилась. Вокруг темень, густая, как деготь. Между развалинами слабо поблескивает лиман. Откуда-то издалека доносится орудийная пальба, а высоко над тучами гудят бомбардировщики. Они идут на запад.

Лида стоит и пьет крупными глотками прохладный весенний воздух. С каждым глотком становится все легче. Только голова кружится. «Это от голода», — думает она.

Рассвет пришел незаметно. Воздух помутнел, пахнуло сыростью. Сонно бормотал Рубин. За лиманом пропел петух. Лида улыбнулась. «Жизнь», — прошептала она и мягко шлепнулась рядом с Рубиным: подкосились ноги…

— Вот здесь, — услышала она над собой чей-то голос, но сил, чтобы поднять пистолет, больше не было.

Давно остались позади Днепр, Ингулец, Южный Буг. Многое повидал наш полк за это время, многое повидали мы: и кровопролитные бои, и гибель командира полка, и богатые трофеи…

Было время, когда в батальонах оставалось по десять-пятнадцать человек. Но, пополнившись, полк снова наступал, наступал.

Шел полк, шли мы, шли наши девушки. То, что выпадало нам, выпадало и на их долю. Война неразборчива.

Мы не совершали сногсшибательных подвигов, мы просто воевали: изо дня в день, из месяца в месяц. В короткие минуты между боями к нам заглядывали наши девушки. И забывалась усталость, забывалась война. Мы воевали, потому что мы были солдатами; мы любили, потому что мы были живыми людьми. Наверное, так уж устроено человечество, что все живое тянется к любви, пусть даже со смертью рядом.

Бои, бои, бои… Каждый день. А ночи — в переходах. И так круглые сутки.

Люди спят на ходу. Заснет человек, дробным шажком из колонны в сторону отвалит. Споткнется, упадет, придет в себя — и снова в строй к товарищам. Девушки наши запевают иногда какую-нибудь песню, и мы подхватываем. Тогда кажется, что все мы дышим одной мощной грудью и сердце у нас одно — большое и сильное.

Однажды подошла ко мне Марийка.

— Ты сильно изменился, — сказала она.

— В чем именно? — не понял я.

Она осторожно взяла меня за руку, отвела от колонны в сторону.

— Скажи, что ты думаешь обо мне?

— Я?!

— Нет, серьезно, Андрейка.

— Ничего я не думаю.

— Нет, думаешь. И думаешь наверняка плохо. Так ведь?

Мы шли по обочине дороги, и я впотьмах постоянно сбивался в канаву. Почему-то мне стало неприятно и само присутствие Марийки, и то, что она, видимо, собирается разубедить меня в чем-то, что-то доказать, оправдать себя.

Я молчал. Молчал, потому что знал: за ней ухаживает новый «сам».

— Не хочешь говорить, — вздохнула она и отпустила мою руку. — Только, Андрейка, неправда все это. Иначе как бы я стала смотреть тебе в глаза?

«Начинается», — подумал я. Мне не хотелось терять дружбу с ней.

— А что правда?

Рядом с нами двигалась колонна полка. Перестук сотен солдатских ног, казалось, встряхивает звезды, и от этого они то гаснут, то вспыхивают, как плохо ввинченные лампочки.

— Знаешь, Андрей, я хочу, чтобы ты мне верил. Нам ведь вдвойне тяжело. Для вас, мужчин, война — только война со всеми ее ужасами. А для нас — еще и испытание.

— Выдержала? — прямо спросил я.

— Кажется, выдержала.

У меня отлегло от сердца. Я верил ей. Она не могла мне солгать.

Утро пришло душное и тревожное. Витька Верейкин, навалившись на бруствер траншеи, клюет носом.

— Витька, к нам девушки идут, — говорю я (это самое лучшее лекарство от сна!).

Витька протирает глаза и, не очнувшись еще как следует, смотрит на меня. К нам подходят Нина с Катюшей Беленькой. У Витьки в один миг физиономия круглеет и делается похожей на сдобный калач, только что вынутый из печки.