Мы вышли на шоссе, рассекавшее город пополам. В мокрый асфальт, как в зеркало, гляделись синие сумерки, отчего шоссе казалось синей лентой, вплетенной в надвигающуюся ночь.
С Верой в полк пришла Роза Нейман, девушка с большими задумчивыми глазами, не по-девичьи широкоплечая и сильная. Она выносила из боя раненых на себе, одна, без всякой помощи. Возьмет раненого в охапку — и вынесет.
Розы побаивались. Может, потому она сторонилась нас. Одна Фарида могла часами разговаривать с ней. Голос у Розы, не под стать фигуре, был тонкий и тихий.
Розу назначили в роту Федорова санинструктором. В первые же дни Толька за какой-то незначительный промах накричал на нее. С тех пор девушка стала избегать встреч со своим командиром, а если при ней заходил о нем разговор, Роза краснела и уходила.
— Все наши девки какие-то сумасшедшие, — говорила Фарида. Сама она, видимо, давно уже перестала думать о Тольке.
— Андрюшка, ты мне друг или так, поросячий хвостик? — спрашивала она меня.
— А что такое? — отвечал я, думая, куда она метит.
— Если друг, то скажи этому ветрогону (подразумевался Толька) — пусть приглядится к Розе.
— Это зачем?
— А затем… — загадочно отвечала она. — Эх вы, мужчины!
Вороний галдеж над городским парком придавал сумеркам какой-то русский характер. Только непривычные для нашего глаза островерхие черепичные крыши настораживали, будто предупреждали об опасности.
Пулеметчики устанавливали пулемет у водонапорной башни, рядом с шоссе. Мы с Толькой Федоровым размещали свои роты. Толька по своему обыкновению был весел и словоохотлив.
— К девчатам пойдем?
Я пожимаю плечами.
— Не хочешь? Ну, да тебе что — Вера рядом.
Вера действительно где-то неподалеку, вместе с Фаридой и Розой Нейман.
— Наши артиллеристы говорят: наткнулись на птичник.
— На какой птичник?
— А на такой, где живут птички-невелички лет этак под семнадцать. Чистокровные арийки и еще, говорят, коренные берлинки. Сюда эвакуировались от бомбежек. Ну как, пошли?
Толькина ухмылочка разозлила меня. Я сжал кулак и поднес его к красивому Толькиному носу.
— А это видал?
От неожиданности Толька даже зажмурил глаза.
— Ты в своем уме или контузило маленько?
Мне вдруг припомнился недавний загадочный разговор с Фаридой о Розе.
— Вот что, приятель… — Я схватил Тольку за ворот шинели, легонько встряхнул его и сказал ему то, что просила Фарида.
Лицо Тольки вдруг переменилось, точно невидимая рука стерла с него грим: оно стало озабоченным и в то же время радостным. Я ни разу не видел его таким.
— Ты не врешь? — спросил он. — Не врешь? Не врешь, спрашиваю? Ну, скажи, пошутил ведь? А? Скажи, Андрюха?
— Черт, а не ребенок, — засмеялся я. — Иди и сам спроси у Фариды.
— Нет, ты мне скажи, — не унимался он.
— Поди ты к черту! А лучше к своим птичкам-невеличкам.
Но Толька, видимо, не слышал меня. Он тер щеки, точно они были обморожены.
— Роза, Роза… А знаешь, я ведь зря тогда накричал на нее. Как же теперь, как же… Ну, так я пойду, — сказал он.
— Куда, к птичкам?
Толька обернулся и в свою очередь послал меня ко всем дьяволам. Мне почему-то радостно стало за своего непутевого друга.
Я собирался идти разыскивать Веру, но в это время Толька крикнул:
— Танки!
И тут же в водонапорную башню ударил снаряд. Осколки снаряда и битого кирпича с пронзительным свистом рассекли влажный воздух. Стаи пернатых испуганно взметнулись и отвалили в сторону леса. Башню окутал черно-рыжий дым. Послышались крики и стоны.
Мы с Толькой бросились к шоссе. Но впереди уже бежали Роза и Вера.
— Вера-а! — предчувствуя что-то недоброе, взревел я.
Вера обернулась — обе девушки потонули в вихре нового взрыва. Я не помню, как подбежал к ним, схватил Веру и на руках отнес за кирпичный дом.
Рот Веры был приоткрыт. Из угла губ выбегала тонкая струйка крови. В синих сумерках ее лицо казалось мертвым.
— Вера!
Она приоткрыла глаза.
— Андрюшка, мне больно…
Я положил ее на землю. Прибежала Фарида. Она оттолкнула меня, быстро расстегнула ворот Вериной гимнастерки, сорвала лифчик, и я увидел обнаженную грудь девушки.
Я понимал, что надо отвернуться, может — уйти, но не мог сдвинуться с места. Почему опять Вера? Почему не я?
За спиной послышались чьи-то тяжелые шаги. А я все смотрел и смотрел на Верину грудь, на которой, как крохотный сгусток крови, алел сосок.
Наконец я обернулся. Передо мной лежала Роза Нейман. Мертвая. Ее принес Толька. Он осторожно ворошил волосы Розы. Ее взгляд еще был задумчив и печален.
Читать дальше