Евгений Подольный - Фронтовые были

— Не справлюсь. Сами посудите, товарищ бригадный комиссар, политработники в нашей дивизии — народ опытный. Многие давно участвуют в боях. О чем им рассказывать?..

— Ну вот, считайте, что договорились, — настоял на своем Тулин. И по-дружески добавил: — Я только что от вашего комполка. Слышал, Борис Константинович, о твоем задании. Не всякому оно по плечу… Ну, желаю тебе, крылатый комиссар, удачи, — и крепко пожал руку.

…Мерно гудят моторы бомбардировщика. Высота три тысячи метров, курс — на Рузу. Там, на северо-восточной окраине города, по сведениям разведки, скопление танков противника. На них и предстояло обрушить бомбовый удар.

Горелихин, сжимая штурвал, поглядывает на сосредоточенную спину штурмана: старший лейтенант Сергей Рябиков выверяет прицел, вводит предполагаемые поправки на угол сноса, высоту, отставание.

— Серезка, делаем два захода, — напоминает Горелихин. — В каждом — по четыре бомбы.

— Понял, командир, — отозвался штурман. И затем неожиданно доложил:

— Вижу цель! Вон она, в парке, где церковь! Летчик прильнул к переплетам остекления фонаря.

Теперь он ясно видел: под густой сеткой заиндевелых ветвей темнели танки и бронетранспортеры.

— Ишь, замаскировались, гады! Сережа, на боевом курсе держи в створе церквушку и вон то отдельное красное здание — в самый раз будет.

— Ясно, командир…

— Стрелок, а ты что молчишь? Смотри, а то скоро жарко будет…

— Все нормально, — бодро ответил Григорий Козаченко. — «Мессеров» пока не видать. Наверное, нас за своих принимают.

— Это пока мы в стороне летим, — пояснил штурман. — Дай только на боевой курс встать, фашист сразу разберется, что к чему… — И тут же четко доложил:

— Командир! Разворот на боевой курс сто семьдесят пять градусов!

Борис выполнил разворот, скомандовал:

— Экипаж, на боевом!

Велика сила этих слов. Штурман — весь внимание, приник к прицелу. Летчик с ювелирной точностью выдерживает заданную высоту, скорость и курс.

— Командир, бомболюки открыты… Томительно тянутся секунды. Впереди по курсу сверкнули первые разрывы зенитных снарядов.

Горелихин почувствовал, как качнуло машину: четыре бомбы пошли вниз. И тут же круто развернул самолет.

— Командир, взрывы легли по центру колонны! — радостно крикнул стрелок Григорий Козаченко.

Фашистские зенитчики, отработав данные, открыли бешеный огонь. Вот уже в двух местах пробита правая плоскость, что-то случилось с рулем поворота, самолет все труднее стало удерживать на курсе. А тут новая беда:

— Ниже нас, в наборе, вижу шесть «мессеров»! — доложил стрелок.

Наконец-то долгожданное: «Сброс!». Самолет, подминая шапки разрывов, вошел в крутой правый вираж. Внезапно зенитки смолкли: очевидно, «мессершмитты» вошли в зону их огня.

«Жаль, что не успели передать своим, что задание выполнено, — с тоской подумал Борис, но тут же тряхнул головой, словно отгоняя от себя эту назойливую мысль. — Ну уж, черта с два! Мы еще повоюем!»

Обозленные безуспешными атаками, «мессершмитты» подошли почти вплотную к СБ, яростно обстреливая его из всех огневых точек. Но вот один из них, нарвавшись на острое жало очереди пулемета, перевернулся на спину и, выпустив черный шлейф дыма, круто пошел к земле. Однако и бомбардировщик тут же сильно встряхнуло от удара, послышался скрежет металла, звон стекла. Приборная доска разбита, фонарь кабины продырявлен в нескольких местах. Горелихин почувствовал, как нестерпимо обожгло правую щеку. Провел рукой — на ладони кровь. И тут же послышался сдавленный, хриплый голос Козаченко:

— Командир, я ранен, патроны кончились…

— Борис, еще четыре «мессера» заходят в лоб, — доложил в следующее мгновение штурман.

Сжав зубы, он цепко держал в перекрестии прицела первую пару надвигающихся «мессеров», от которых к их самолету уже потянулись цветные трассы. Выждав еще полсекунды, он полоснул по врагам длинной очередью и не поверил глазам своим: один из «мессеров», блеснув вспышкой взрыва, развалился на куски; второй, задымив мотором, резко пошел к земле. Это была редкая удача. Но Борис видел, как вторая пара с ревом пронеслась над СБ, ушла на боевой разворот, чтобы снова зайти в атаку. Теперь их семь. Семь против одного.

Самолет сильно кренило в левую сторону: наверняка разбит элерон. Командир понял, что наступает критический момент. Надо немедленно что-то предпринять.

Но что?

И тогда Горелихин резко перевел самолет в пикирование. Привязные ремни до боли впились в плечи. Через остекление кабины было видно, как с угрожающим ускорением надвигается земля. Вот она уже совсем рядом.