Йенс Йенсен - Они пришли с юга

— Как тебя звать? — спросил Мартин.

— Меня зовут Свен, — ответил тот. — Спасибо тебе, что выручил. У меня есть ножик, знаешь, финский — хороший ножик. Я тебе его подарю.

— Брось, — откликнулся Мартин, — о чем ты толкуешь! — Он помолчал, глядя на паренька, растянувшегося рядом с ним. — Я лишь выполнил свой долг, — произнес он спустя несколько минут и, как бы совершенно удовлетворившись собственным заявлением, спросил: — А какой он, тот ножик, что ты хотел мне подарить?

Забастовка продолжалась. В городе было объявлено чрезвычайное положение. На всех перекрестках немцы установили пулеметы, немецкие броневики патрулировали на улицах; в них сидели солдаты, сжимая в руках ружья, грозя датчанам штыками. Они хотели показать им, кто хозяин в стране. Люди старались не выходить из домов. Улицы совсем опустели.

Рано утром Мартин незаметно выбрался из города. Ему пришлось перелезать через чужие заборы и прыгать через канавы. Его послали к крестьянам за молоком. Немцы перерезали все подъездные пути к городу, прекратили подвоз продовольствия. Они хотели запугать население террором и голодом — обычная немецкая тактика.

Рюкзак у Мартина набит пустыми бутылками. Он должен раздобыть молока для всех малышей в доме, да еще для сыночка Гудрун. Мартин долго приставал к отцу, чтобы ему поручили это дело. Карен не хотела его пускать, но ей пришлось смириться.

— Будь осторожен, — сказала она на прощанье, и он пообещал ей быть осторожным.

Пробираясь садами и лугами, Мартин крался к реке. У реки он отвязал плот и, отталкиваясь шестом, переправился на другой берег, да так ловко, что немецкие солдаты, торчавшие на мосту, его даже не заметили. Спрыгнув на землю, он пулей устремился к лесу, стараясь держаться подальше от железнодорожной колеи, которую охраняли немцы, — они стреляли во всякого, кто приближался к ней. Он знал, что рано или поздно ему все же придется пересечь колею, чтобы добраться до крестьянских хуторов. А потому он спешил пробраться подальше на запад, к железнодорожной сторожке. Там был всего один-единственный часовой.

И вот Мартин уже у сторожки. Часовой лениво оглядел его, он, видно, нисколько не сомневался, что паренек с рюкзаком занят каким-то совсем будничным, мирным делом. Так оно и было, вообще-то говоря, но Мартину казалось, будто его рюкзак доверху набит бомбами. Проходя мимо, Мартин покосился на часового. Солдат снял каску — видно, жарко было — и отставил в сторону винтовку, чтобы свернуть себе сигарету. Он тревожно поглядывал то в одну, то в другую сторону, зная, что ведет себя недозволенным образом.

— Гутен таг, — проговорил он, криво ухмыльнувшись.

— Гутен таг, — нехотя ответил Мартин.

Про себя он подумал, что ему не везет. Не будь у него поручения раздобыть молоко, он обязательно стащил бы у часового винтовку и убежал с ней в лес. Противно глядеть, как этот немец нежится на солнцепеке, а вчера небось тоже топал по улицам и стрелял в датчан. Кто-то говорил, что один немец — это просто немец, но стоит лишь немцам собраться втроем или вчетвером, как они сразу организуют хор, а пятеро немцев — это уже воинское подразделение…

Вокруг все дышало миром. Коровы лениво паслись на лугу, добродушно оглядываясь на Мартина, жеребята, озорные и любопытные, то и дело подскакивали к плетню. На крестьянских хуторах трудились от зари до зари — забастовка сюда не докатилась.

На первом же хуторе, куда зашел Мартин, его встретили приветливо. Он застал здесь многих горожан, как и он, охотившихся за продуктами. На хутор пришли также крестьяне из других мест продать свой товар.

Крестьяне расспрашивали о городских новостях, сокрушенно покачивали головами, слушая рассказы, и ругали немцев. «Сидели бы эти поганцы у себя дома, никто не звал их сюда», — говорили они и щедро отвешивали покупателям сметану и масло.

— Берите, знать, с едой у вас теперь туго, — твердили они. — Молодцы, что дали отпор этим гадам, да только, верно, сплоховали мы, не надо было пускать их на нашу землю.

Мартина угостили большой кружкой молока, совсем не разбавленного водой, жирного и душистого. Такого вкусного молока он сроду еще не пил. Крестьяне наполнили доверху все бутылки Мартина, и он отправился в путь.

Когда мальчик подошел к железнодорожной сторожке, часовой пожелал проверить, что у него в рюкзаке.

— Ах, вот как, молочко для деток! Понятно, понятно, да, да, вот оно как…

Часовой скучал и не прочь был поговорить хоть с мальчишкой. Он справился, как того зовут, сколько ему лет, спросил, не сможет ли Мартин раздобыть для него масла, кофе или сигарет. Мартин считал для себя унизительным разговаривать с немцем, но делать было нечего — коверкая немецкие слова, он стал отвечать на вопросы часового. И все же под конец он решился отомстить, неожиданно громко и весело провозгласив: «Германии капут!» Солдат удивленно вытаращил на него глаза, затем громко расхохотался.