— Гм… — неопределенно хмыкнул Якоб. — Ты все же пошли это письмо. Поглядим, а вдруг оно поможет.
— Конечно, Якоб, я сделаю все, что смогу, конечно, — забормотал Вигго, снова усаживаясь на диван.
— Но вот что я тебе скажу, — продолжал Якоб, понизив голос. — Даже ради спасения Лауса и таких ребят, как он, я не хочу, чтобы датчане были превращены в рабов и склонили голову перед нацистами!
— Ты это всерьез?
— Да.
— Жестокие это слова в устах отца, Якоб!
— Мы на войне, Вигго, и должны быть готовы к жертвам, другого пути нет. Слишком долго мы смиренно терпели побои, теперь пришла пора дать отпор. Мы и так одумались слишком поздно. А вашу старую песенку про благоразумие, осмотрительность и злых дядей — коммунистов вы приберегите для себя. И вообще я советую вам переменить пластинку, иначе вам тоже не поздоровится.
— Выходит, ты такой же безумец, как и все, Якоб!
— Как и все, да. Ты верно сказал!..
— А вы понимаете, на что идете? Немцы вас по головке не погладят!
— Понимаем, да только мы тоже не намерены гладить ихпо головке!
— Зря я с тобой толковал! — вздохнул Вигго. — Боже, боже, что теперь будет?
* * *
Когда спустилась темнота и город окутала ночь, неожиданно всех разбудил какой-то страшный грохот. Взрыв был такой силы, что стекла вылетели из окон и со звоном разбились на мостовой.
Взрыв был делом рук патриотов — под самым носом у немцев они уничтожили железнодорожный мост через реку.
Так была перерезана главная железнодорожная линия, тянувшаяся через всю Ютландию. Восстановить теперь мост нелегко, в воде торчат одни столбы. Весь город злорадствовал и смеялся над фашистами.
— Молодцы наши, здорово провели немцев! — воскликнула Карен. — Сколько было часовых, а вот ведь не углядели!
Третий день продолжалась забастовка.
Время шло. В последнее воскресенье августа вооруженные до зубов немецкие солдаты снова разъезжали по улицам на броневиках. Ощетинившись штыками, они назойливо демонстрировали горожанам свою силу.
Наутро пришла весть: датский флот сам потопил свои суда, датская армия без боя сложила оружие, король стал пленником в собственном дворце, а правительство подало в отставку.
Было это 29 августа 1943 года.
День за днем Мартин провожал Ингу домой. Он нес ее ранец и покорно ждал у каждой витрины, где девочка останавливалась, восторгаясь какими-нибудь нарядами или украшениями. Если же Инга слишком долго задерживалась у очередной лавки, Мартин злился:
— Черт возьми, Инга, пойдем дальше, а не то я швырну твой ранец на мостовую и убегу!
Инга, смеясь, отвечала:
— Ни за что ты этого не сделаешь!
— А вот и сделаю! — говорил он.
— А вот и нет!
— А вот и да!
— А вот и нет!
— Посмотрим, — отвечал он и решительно уходил вперед. Инга тотчас догоняла его. Вдвоем они брели по улицам города, весело перебраниваясь на ходу и поддразнивая друг Друга…
Вот и базарная площадь, здесь они должны расстаться, но Мартин не отдает девочке ранец. Она изо всех сил тянет его к себе, сердито бьет Мартина по рукам и грозится:
— Никогда больше не дам тебе нести мой ранец!
— Больно надо! — отвечает он.
— Кому-кому, а тебе надо. Думаешь, я не знаю, что я тебе нравлюсь? — говорит она, лукаво склонив голову набок.
— Гм… — растерянно мычит Мартин.
Заглянув друг другу в глаза, Мартин и Инга громко прыскают и, смеясь, разбегаются в разные стороны — каждый к своему дому. Мартин несколько раз оборачивается, чтобы посмотреть на девочку. Прежде чем завернуть за угол, она останавливается, машет ему рукой и что-то кричит, но расслышать ее слова он уже не может.
Мартин улыбается, сам того не замечая. Он часто теперь бродит по городу, улыбаясь своим мыслям. Началось это с тех пор, как он подружился с Ингой. Так приятно шагать, мечтая о ней. Впрочем, деловитый, как все ютландцы, Мартин уже решил, что непременно женится на ней, когда они оба подрастут. До чего же здорово они заживут! Но до этого еще так далеко — ужасно далеко, тысячи событий могут произойти за это время и разрушить его мечты. Все это Мартин отлично понимает. Но пусть только кто-нибудь осмелится ему помешать, пусть только попробует!..
* * *
Зайдя домой, Мартин оставляет там школьную сумку и снова убегает в город, ведь он теперь служит рассыльным в обувном магазине.
Прежде всего он обязан доложить хозяину о своем приходе. Затем он отправляется на склад. На складе торчат манекены, вынутые из витрин. Здесь же сложены черные таблички с изречениями из библии. Когда-то они висели в лавке, но те времена, когда такие вещи были в ходу, давно миновали. Теперь в магазине висят портреты короля и королевы как свидетельство верноподданнических чувств его владельца, белобрысого, долговязого человека с водянистыми глазами.
Читать дальше