Мрачный Сафронов с «акаэсом» в руке в перемазанном сыром камуфляже обходил разгромленную колонну. Потери были значительные: сгорели два «урала», подорвался на радиоуправляемом фугасе тральщик (головной БМП с «катками»), чадил покореженный БТР, из которого чумазые бойцы спешно извлекали боекомплект. Двое убитых, одиннадцать раненых, из них трое тяжело. Перед «уралом» в колее у пробитого горящего ската накрытый потрепанным бронежилетом в луже крови покоился безголовый «двухсотый», младший сержант Мамонов. В кювете с раздробленными ногами, вниз лицом — «собровец»» Савельев. Видно он пытался из последних сил отползти от горящей машины, прячась за стелющейся гарью, когда его настигла снайперская пуля, попавшая ему в спину.
— Раненых и «двухсотых» на борт! В темпе, сынки! В темпе!
Ми-8 приземлился в метрах двухстах за поворотом прямо на дорогу, более подходящей площадки не нашлось. Пилотская кабина провоняла пороховым дымом, под ногами на полу звякали, шуршали сотни стреляных гильз.
— Ромчик, потерпи, старик! Уже близко! — Старшина Баканов, задыхаясь, успокаивал Самурского, которого на брезенте с трудом тащили к вертолету. Заляпанные сапоги солдат скользили, чавкали и разъезжались на мокрой глине. У Ромки при каждом их шаге темнело в глазах, все внутри переворачивалось, разрывалось на части. Словно бритвой осколком ему располосовало бушлат и распороло брюшину. Если бы он не зажал ладонями живот, кишки вывалились бы наружу. Его наспех запеленали, обмотав бинтами вокруг туловища, и поволокли к вертолету.
— Братцы! Братцы, смольнуть, дайте! — прохрипел он из последних сил, слезы текли по щекам, оставляя гряные дорожки. — Помираю…
— Ты чего, Самурай, удумал? Я те, помру! Пачку-то живо начищу! — пригрозил вспотевший контрактник Головко, громко сопя носом.
Черномазый как негр пулеметчик Андрюха Секирин в разорванной на груди «разгрузке», прикурив, быстро сунул «примину» раненому в потрескавшиеся на бледном лице губы. Но Ромка потерял сознание, голова свесилась на бок, окурок выпал изо рта и, упав, затлел на воротнике бушлата. Он уже не слышал: ни гулко громыхающих солдатских сапог в грузовом отсеке Ми-8, когда загружали «двухсотых» и раненых; ни четырехэтажного мата бортмеханика, обнаружившего свежие пробоины в обшивке фюзеляжа; ни протяжных стонов майора Геращенко, раненого в бедро; ни гудящего рокота винтокрылой машины.
Пришел в себя Ромка уже в госпитале на операционном столе, когда ему вводили в полость живота дренажные трубки. Ему повезло: внутренности оказались целы. Осколок лихо резанул ему поперек живот, по счастливой случайности не задев внутренних органов. Ромка лежал под капельницей совершенно обнаженный, «в чем мать родила», и чувствовал себя, явно, не в «своей тарелке». Вокруг сновали и возились с ним две молоденькие медсестры, одна светленькая с длинными волосами, другая — темненькая с короткой стрижкой и курносым носиком в зеленой операционной пижаме.
— Прикройте парня, а то замерзнет! Вон, уже гусиной кожей покрылся! Нечего, мужскими прелестями любоваться, бесстыжие! Налюбуетесь еще! — сердито прикрикнул на них седоватый хирург в очках, моя руки под краном.
Ромка прикрыли простыней.
— Ну, как дела, Самурай! — спросил он, улыбаясь, склонившись над ним.
— Откуда вы знаете, что я Самурай? — еле ворочая пересохшими губами, отозвался Ромка.
— Ну, как же, Окаяма-сан, тебя же с «харакири» доставили! С распоротым брюхом, кишки все снаружи были. Теперь ты у нас Самурай. Крепко тебе повезло, приятель! Считай, в рубашке родился! Если б не сальник, «край» тебе паря!
— Какой еще сальник? Что это такое? — прошептал парень.
— Это, мой дорогой, такая жировая стенка, которая несет защитную функцию, прикрывает собой кишечник. Вот он то и спас тебя. Конечно, мы его немного укоротили без твоего согласия. Подрезали поврежденные части. Подлатали, одним словом.
На третий день Ромку из реанимационного отделения медсестры привезли на «каталке» в общую палату, где было ему приготовлено местечно у окна.
«Здравствуйте, дорогие мои, мама, бабушка и Танюшка! Пишу вам из госпиталя. Простите, что так долго не писал. Не хотел расстраивать вас, что в Чечню отправили. Только, пожалуйста, ради бога, не беспокойтесь. У меня все хорошо, все цело. И руки и ноги. Царапнуло слегка осколком по пузу, но ничего страшного, уже передвигаюсь потихоньку. На днях обещали снять швы. Доктор говорит, что я родился в рубашке, обещал через пару недель выписать. В апреле буду, наверняка, уже дома. Если будет звонить Денис, ему привет от меня передайте.
Читать дальше