Ромка шмыгнул носом. Кругом ни души, только какой-то дряхлый аксакал в каракулевой папахе проковылял, опираясь на палку, да какая-то визгливая баба уж с полчаса голосит на соседней улице. Пашка по-прежнему с безразличным лицом неподвижно сидит под деревом, изредка нервно вздрагивая, словно лошадь от укуса овода. Из-под каски торчит рыжим пятном опаленная шапка.
«Пашка, мировой парень. Вот, только после тех месяцев в горах стал каким-то замкнутым, молчаливым. Все ему по фигу. А ведь, когда под Кизляром в окопах сидели, какие он песни под гитару пел, какие шуточки отмачивал. А сейчас как не живой, в глазах такая тоска, что даже жутко становится. Движения вялые как у зомби. Ночью в палатке зароется в мешок с головой и воет во сне, как одинокий волк или мать зовет. Да, тогда в августе под Кизляром было неплохо, главное тепло. И ротный был, что надо! Капитан Шилов! Гонял, конечно, будь здоров, но мужик был свой в доску! Жаль, что после трех месяцев командировки уехал домой. Когда уезжал, прощаясь сказал: «Простите меня, ребята, что бросаю вас в этих проклятых горах! Честно сказать, думал командировка у нас будет другой: думал, будем загорать, есть виноград, ловить рыбу. А как вышло, вы сами видите. Не в п…ду! Сюда я больше не вернусь, приеду в часть и сразу же уволюсь подчистую».
Ромка обернулся. Через несколько домов от них маячила с перебинтованной рукой плотная фигура «деда мороза», «собровца» Виталия, который десять дней назад подорвался на растяжке.
Было это на Рождество, после взятия господствующей высоты десантники окружили село. В Зандак на зачистку вошли внутренние войска. В тот день Ромка, как обычно, занимал позицию снаружи. Степан с братом-близнецом, Виталием, скрылись за воротами. Вдруг во дворе рвануло, аж земля дрогнула. Ромка бросился к калитке, навстречу ему вывалился, сгорбившись, посеревший Виталий.
— Черножопые гады! Бля! Чурки! — цедил он сквозь зубы, морщась от боли, поддерживая разодранную окровавленную руку. С растопыренных прокуренных пальцев на снег капала кровь, вырисовывая на нем алыми кляксами затейливые узоры. Левая сторона лица вместе с бородой тоже была вся в крови. Во дворе слышались длинные пулеметные очереди и звон бьющихся вдребезги стекол: озверевший Степан мстил за брата. Сарай буквально на глазах превращался в решето, отчаянно кудахтали куры, стоял кромешный гвалт. Красный как вареный рак Степан повернулся к дому и дал несколько очередей, во все стороны посыпались труха от саманных стен, щепки и брызги стекол.
Виталий подорвался на гранате, которая без чеки покоилась под колесом небольшой двухколесной тележки, находящейся перед курятником. Подойдя к сараю, «собровец» оттолкнул ее, чтобы проверить помещение. Едва он распахнул рывком дверь, сбоку раздался оглушительный взрыв. Осколками ему здорово посекло руку и ободрало левую щеку. Волею случая тележка, таившая смертоносный сюрприз, спасла ему жизнь, защитив его от осколков. В медсанбате он долго не задержался, забинтованный продолжал выезжать на операции, не хотел оставлять своего брата.
Ромка снова сплюнул. Хотелось курить. Вновь вспомнились степные теплые деньки. Правда, работёнки тогда было много, приходилось целыми днями копать окопы и рвы под бронетехнику. Обливались соленым потом под палящим солнцем, мучила жажда, зато было тепло и фруктов завались. Помнится, с Валеркой Шабановым забрались в брошенный сад, набили полные мешки яблок и слив, еле до заставы доволокли. Тогда Шилов такой разгон им устроил, что небо в овчинку показалось. Шабану не повезло еще в самом начале. Словил пулю в живот, когда голышом копали ров под нашу «бээмпешку» на берегу Терека. Чеченский снайпер его снял с того берега. Потом ребята буквально живого места от той «зеленки» не оставили. Всё в пух и прах разнесли из крупнокалиберных пулеметов.
Неожиданно, где-то слева за домами на соседней улице затакали очереди. Сначала длинная, потом короткая. Красивая с коваными узорами, калитка напротив звякнула щеколдой и распахнулась. На улицу стремительно выскочили двое. Один — в камуфляже, с густой черной бородой. Другой, высокий молодой парень, был в короткой куртке на бараньем меху, и, как и первый в черной вязаной шапке. У чернобородого в руках поблескивал «калашников» с «подствольником», а у молодого из-за спины торчали конусами «выстрелы» к гранатомёту. Увидев бойцов, они остановились как вкопанные, окаменели словно изваяния.
Первым пришел в себя «черный», он, оскалившись, что-то злобно выкрикнул и дал очередь в сторону Пашки. Грохот выстрелов больно ударил по перепонкам, заставив Ромку зажмуриться, он машинально нажал на спуск и почувствовал, как автомат, словно живой рвется у него из рук. Пули смертоносным веером фонтанчиками чавкнули по грязи и ушли поверх заснеженных крыш. Ромка сжался в комок и не отпускал спускового крючка, пока не опустел магазин.
Читать дальше