Костас Кодзяс - Закопчённое небо

— На фармацевтическом заводе.

Свисток стал расспрашивать Мариго о соседях по дому. С равнодушным видом выслушал он все, что она рассказала о Сарантисе.

— И часто к вам заходит этот Сарантис? — безразличным тоном спросил он.

— Чуть ли не каждый день.

— Прекрасно. — Он почертил немного карандашом по бумаге и продолжал: — Так о чем мы говорили? Ах да, что ваш сын впутался в прескверную историю…

— Матерь божья! Во что он впутался? — воскликнула она.

Свисток сделал вид, что не слышал последних слов Мариго. Он молчал для того, чтобы у старухи создалось впечатление, будто сын ее в опасности. По сути дела, все эти приемы допроса давно устарели. Ему было смертельно скучно. Чувствуя, что ноги его затекли от неподвижности, он устроился поудобней на стуле. Потом вспомнил вдруг, что у него в портфеле среди бумаг лежит кусок мяса, который он купил для жены.

— Где же раньше жил этот Сарантис?

— Не знаю, — ответила Мариго дрожащим голосом.

— У него в комнате собираются рабочие?

— В такой клетушке и одному-то человеку повернуться негде!

«С этими старухами каши не сваришь, — подумал Свисток, — замучаешься вконец, а толку от них все равно не добьешься».

Глаза, скрытые толстыми стеклами очков, уставились теперь на Клио. Сыщик невольно улыбнулся. Девушка стояла, прислонившись к стене, и была в эту минуту удивительно похожа на его дочь, когда та хотела что-нибудь попросить у него. Но сейчас на работе надо взвешивать каждый вопрос, не время отвлекаться.

— Так что же говорил он вам о беспорядках на заводе? — спросил он неожиданно Клио.

Сердце девушки так сильно забилось, словно готово было выскочить из груди.

— Кто?

— Этот… Сарантис…

— Мы с ним не разговариваем.

— А вы никогда не слыхали, как он беседует с вашим братом?

— Нет, — отрезала она.

«Девчонка, конечно, лжет», — решил Свисток и встал.

Стекла очков приблизились к лицу Клио.

— Он большевик?

— Нет, — сказала она.

— Это неправда…

Дыхание его стало частым, прерывистым. Легкий присвист напоминал пение птицы. Клио чувствовала, что она вот-вот упадет в обморок. Но почему мать стоит рядом с ней и молчит, не хочет вмешаться, помочь ей? Что с ней такое? Она точно онемела.

Свисток продолжал задавать вопросы, но он уже понял, что ему не удалось застать врасплох этих женщин. Несомненно, нужно ослиное упрямство, чтобы довести дело до конца. Впрочем, речь шла о его карьере, и поэтому он мог вести расспросы часами, а если бы понадобилось, то и несколько дней подряд. Но сегодня эти устаревшие приемы наводили на него смертельную скуку.

Сыщик убрал бумаги в портфель и подумал с тоской, что астма все больше его донимает, а люди рта не желают раскрыть и определенно вгонят скоро его в могилу…

Он переложил бумагой мясо в портфеле — если мясник дал ему слишком жирный кусок, жена опять будет ворчать.

— Ну ладно. Поговорим об этом в другой раз, — сказал он и направился к выходу.

Мариго осторожно закрыла за ним дверь. Тут только пришла она в себя после первого испуга, обрела присущее ей хладнокровие и могла теперь обдумать случившееся. Нет, она нисколько не обольщалась. Приход этого человека не сулил ничего хорошего. И все-таки она не могла осуждать Никоса за его взгляды и поступки. Юноша трудился не покладая рук, главным образом на его плечи ложились заботы о семье, и в глазах матери он стал уже настоящим хозяином в доме.

— Я очень боялась, как бы ты не проговорилась, какие книги Никос читает, — сказала Мариго дочери. Обернувшись, она увидела, что Клио, страшно бледная, продолжает стоять, прижавшись к стене. У Мариго вырвалось невольно: — Ты что, любишь Сарантиса?

Девушка не сразу ответила. Тяжело дыша, подошла она к матери, губы ее дрожали, казалось, она сейчас закричит.

— Ты с ума сошла, — злобно прошипела Клио.

Химико-фармацевтический завод «Аспис А. Э.» был построен на окраине города.

В прежние годы здесь не было жилых домов. Виноградники, огороды, сады тянулись за рабочим предместьем столицы до самого холма. Но город расплывался, как чернильная клякса на промокательной бумаге. Его облик, ритм жизни менялись. На месте огородов вырастали заводы; пустыри застраивались, оглашались криками детворы. С каждым днем прибывало рабочего люда. Наступила новая пора.

Теперь, лепясь друг к другу, до холма уже доходили домишки рабочего предместья. Площади, улицы, переулки наводнило новое поколение людей, порожденных любовью, нищетой и фабричной копотью.