Костас Кодзяс - Закопчённое небо

Он посмотрел на нее, глаза его весело сверкнули.

— Дай мне мои полуботинки. Начищу-ка я их до блеска. — Этой шуткой он постоянно изводил и себя и мать. — А ну, неси-ка их сюда, вот посмеемся!

Мариго содрогнулась от ужаса, ей хотелось убежать от него, спрятаться. Но она не решилась. По глазам сына, полным изуверской радости, она поняла, что он стремится во что-бы то ни стало оскорбить и сломить ее, и, если она откажет ему, попытается уйти от этой страшной сцены, Илиас, конечно, станет опять поносить свою погибшую сестру.

— А ну, пошевеливайся, пошевеливайся! — дрожа от нетерпения, орал калека на мать.

Как автомат, Мариго подошла к шкафу, достала оттуда полуботинки. Так как долгое время из них не вынимали колодок, пересохшая кожа оставалась блестящей и гладкой. Мариго взяла также ваксу — её купил несколько дней назад Илиас — и молча положила все на пол возле сына. А сама забилась в угол.

— Никогда, никогда больше не говори ничего дурного о сестре, — прошептала она дрожа и расплакалась.

Схватив полуботинки и вытащив из них колодки, шнурки, Илиас стал с остервенением отрывать от них подметки. Потом, выбившись из сил, он запустил полуботинками в стену.

«Что будет? Боже мой, что будет, когда вернется Никос?» — думала постоянно Мариго, чувствуя, что она уже не в силах переносить взрывы бешенства старшего сына. Часто, стоя на кухне, она рассеянно наблюдала, как капли сбегали по скосу потолка и растекались на оштукатуренной стене. Самое удивительное было то, что здесь, под своим маленьким закопченным небом, она чувствовала себя ближе к Илиасу. Кровопролития, бедствия, убийства, которые довелось ей увидеть и которые не прекращались до сих пор, укрепляли в ней веру в неизбежность человеческой судьбы.

Теперь сердце ее было отдано народной борьбе. Она пыталась представить себе картину счастливой жизни будущего общества.

Но закопченное небо сохраняло для нее свою притягательную силу. Оно было неразрывно связано с прежними, погибшими мечтами, привычной жизнью, сундуком с приданым и традициями, вынесенными из отцовского дома, наконец с богом. И как Мариго ни старалась, она не могла уйти от таинственной власти закопченного неба. Эта двойственность, нисколько не смущавшая ее ум, бессознательно выразилась в материнской любви, которую Мариго отныне суждено было делить между двумя сыновьями.

Она привыкла заботиться об Илиасе: мыть его, одевать, перевязывать ему раны, успокаивать его, прижав к своей груди, когда он мучился от ощущения страшной боли в ампутированных ногах. Она привыкла даже к его издевательствам, ругани, ненависти к народной борьбе. Часто долгие вечера просиживала она у изголовья Илиаса и, чтобы он поскорей уснул, гладила его по голове и почесывала за ухом.

И тяжелые дни медленно уходили один за другим.

Никос приехал домой вскоре после того, как разоружили партизан. Когда он появился в воротах, Илиас красил во дворе горшки для цветов — это было одно из многочисленных занятий, за которые он ни с того ни с сего вдруг брался. Он бросил кисть и поспешил в своей коляске навстречу брату. Но его опередили мать и Георгия.

Обе женщины горячо обняли Никоса. Илиас перестал вертеть колеса, руки его уперлись в землю. Мать плакала от радости. Георгия сняла с головы темный платок, и густые волосы рассыпались у нее по плечам. Впервые Илиас заметил, что его невестка совсем еще молодая. Красивая стройная женщина страстно обнимала своего любимого. Мать, Георгия и Никос были настолько поглощены радостью встречи, что не обратили внимания на инвалидную коляску, остановившуюся посреди двора.

— Добро пожаловать, герой! Вправили вам мозги? — закричал вдруг Илиас с перекошенным лицом.

Отстранив женщин, Никос подбежал к нему.

— Рад тебя видеть, Илиас, — приветливо сказал он и пожал брату обе руки.

— Где ж твое походное снаряжение? — насмешливо спросил калека.

— Мы сдали оружие.

— А борода? Ты сам ее сбрил или тебе ее сбрили? — Илиас захохотал.

Никос, ошарашенный таким приемом, молча смотрел на брата. На помощь подоспела Мариго.

— Ах, да ты не видел еще сынишку! — потянув Никоса за рукав, сказала она.

На пороге дома мать, Георгия и маленький Хараламбакис долго еще обнимали и целовали Никоса.

— Вот людишки, которые хотели править нами! Вот эти людишки! — вопил Илиас, и тело его сотрясалось от хохота.

Вечером по настоянию Мариго устроили общий ужин. В лавке у дяди Стелиоса купили вина, и обе женщины долго готовились на кухне к пиршеству. Как только заснул Хараламбакис, они вчетвером сели за стол.