Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

— Батальон, слушай мою команду! — громко выкрикнул полковник Бредов во второй раз.

Солдаты сразу же прореагировали на его слова, и он тут же приказал им повернуться кругом и добежать до опушки леса. Это приказание бросились быстро выполнять лишь несколько человек, основная же масса солдат побежали вразвалку. Офицеры остановились, ожидая, что же последует теперь. И тут полковник Бредов допустил ошибку: он не вывел из строя офицеров. Но времени на ее исправление не оставалось.

— Бегом — марш! — выкрикнул Бредов еще громче и злее.

Не успели солдаты, бежавшие впереди, достичь опушки, как полковник опять крикнул:

— Батальон, слушай мою команду!

Затем он приказал построиться всем на лугу. Солдаты выполнили этот приказ нисколько не быстрее, чем в первый раз. Кто-то натолкнулся на впереди бегущего, тот запнулся и упал, а на него повалились и другие. Образовалась куча мала.

Полковник Бредов в четвертый раз крикнул:

— Батальон, слушай мою команду!

Но на сей раз уже никто не повиновался: то ли солдаты не расслышали его команду, то ли просто-напросто не пожелали ее выполнять. Дисциплина и порядок в подразделении нарушились, и, чтобы восстановить их, нужно было действовать решительно.

Не теряя ни секунды, Бредов отрывисто крикнул:

— Тихо!

Полковник решил прямо здесь же, на глазах у всех, наказать первого, кто проявит непослушание. Он хотел заставить других опомниться. В этот момент Бредов неожиданно почувствовал беспокойство, даже страх перед этой массой людей, вышедших из-под контроля. Мелькнула мысль, что солдаты больше не подчинятся его приказам и ему придется долго ждать, пока они успокоятся. Но пойти на попятную Бредов не мог. Сдаться означало для него признать собственное поражение. А он не мог допустить этого. К тому же они находились не в кафе и не в казарме, а на учениях, в чрезвычайной обстановке, которая, как ему казалось, давала право на чрезвычайные меры.

В первой шеренге строящейся третьей роты полковник заметил высокого широкоплечего солдата, который что-то говорил своим товарищам и при этом энергично размахивал руками, как дирижер в оркестре.

«Это он что-то замышляет и организует всех», — мелькнуло в голове у Бредова, и он подозвал солдата к себе. Однако солдат повернулся лицом к полковнику только после того, как Бредов вторично позвал его. Это был тот самый ефрейтор, который приезжал с полковником Шанцем за автоматами. Бредов, помнится, пытался остановить его, а ефрейтор возразил: «Извините, товарищ полковник, но я выполняю приказ полковника Шанца».

И на этот раз, как показалось Бредову, ефрейтор почти равнодушным тоном спросил, ткнув себя пальцем в грудь:

— Это вы мне говорите?

— Ко мне! — крикнул Бредов.

— Слушаюсь! — ответил ефрейтор и что-то сказал солдатам, которые смотрели теперь не на него, а на полковника, шагавшего ему навстречу.

Расстояние, отделявшее полковника от ефрейтора Айснера, сокращалось. Солдаты притихли. Когда между полковником и ефрейтором оставалось всего несколько шагов, ефрейтор обернулся, но Бредов уже подошел к нему вплотную, вскинул обе руки, с силой сорвал с Айснера погоны и бросил их на землю.

Одна из маленьких пуговичек, оторвавшись, полетела вверх и ударилась о каску ефрейтора. Это был единственный звук, который нарушил внезапно наступившую тишину. И почти одновременно Айснер услышал тихий стук, с каким его погоны шлепнулись на землю. Полковник Бредов сорвал их так, как обычно срывают с разжалованных. Ефрейтор не раз видел это в фильмах. Но больше всего Айснера поразила тишина. Ему вдруг померещилось, что он стоит вовсе не на лугу, а перед мартеновской печыо на заводе. В лицо ему пышет жаром, как бывает во время выпуска стали, которая течет в ковш, осыпая сталеваров мириадами ярких искр. Ему даже показалось, что он слышит звуки, сопровождающие выпуск металла, чувствует запахи. Такое с ним бывало только в первые недели службы, когда он очень часто вспоминал о родном заводе.

Однако только что случившееся здесь, на лугу, было не сном, а явью. Его погоны валялись на земле, полковник все еще стоял перед ним на расстоянии вытянутой руки, а кругом повисла тишина. Но так не могло продолжаться долго. Айснер чувствовал, что надо как-то разрядить напряжение.

Он открыл глаза и наклонился, чтобы поднять валявшиеся на траве погоны с ефрейторскими лычками. Взяв погоны в левую руку, в которой они почти исчезли, ефрейтор перевел взгляд на сапоги полковника. Видимо, Бредов почистил их в обед, потому что на них не было ни единого пятнышка, будто полковник не пришел сюда, а спустился с неба на вертолете.