Олег Селянкин - Будни войны

Вот и все, что узнали от той ведьмы. Даже о том, что муж ее партизанским связным был, что именно за это фашисты и его убили, и дом опалили, поскупилась сказать она! Эти очень важные детали поведали жители деревни Кошевичи; восемь километров до нее.

Хозяйки-то с мальчонкой дома не было, когда те живодеры нагрянули. В Мозырь они зачем-то ходили…

А пацан нормальный. Правда, малость напуганный жизнью…

Майор Исаев вроде бы без интереса выслушал сообщение солдат о вдове лесника. Даже не сказал в ее защиту, что это хорошо, когда жена не бахвалится заслугами мужа; мол, о наличии нормальной личной гордости это свидетельствует. Только потому промолчал, что у него в тот час просто не было настроения говорить о чем-то постороннем. Беда в том, что в последние недели он вдруг обнаружил: стал как-то иначе бояться очередного боя, что теперь даже самые заурядные бомбежки, какие настоящие фронтовики, как правило, в памяти не задерживают, для него превратились в подлинную муку. Или взять, к примеру, те минуты, которые перед началом своей атаки бывают. Нет, он никогда не оставался равнодушным, если узнавал, что скоро придется идти в атаку. В минуты ее ожидания у него всегда была если и не боязнь возможного ранения или даже смерти, то уж лихорадочное волнение — непременно. Но тогда ощущение страха немедленно исчезало, едва начинался бой. И следа от того страха в душе вроде бы не оставалось.

Сейчас — совсем другое дело. Каким-то неприятно липучим был страх теперь. И вымыться после него почему-то всегда хотелось. Не сполоснуть руки и лицо прохладной струей, а в горячущей русской бане на самом верхнем полке настегать себя веником, распаренным в крутом кипятке.

Правда, исчезает он, этот страх, по-прежнему быстро. Но как часто и по каким пустякам он стал нарождаться…

Упорно думал майор Исаев о причине недавно обнаруженного страха, пока не понял: он, Дмитрий Исаев, чувствует скорый победный конец этой кровавой бойни, вот подсознательно и подрагивает за свою жизнь.

В жизни многое завлекающе, даже чудно завязано. Ведь, кажется, чего бы ему, майору Исаеву, за нее цепляться? Жену и сына с дочерью уже потерял, значит, теперь один-одинешенек на всем белом свете. Настолько одинешенек, что после победы, если уцелеет к тому времени, жизнь ему фактически с нуля начинать придется, что вовсе не так просто, когда тебе около пятидесяти. А вот — поди ж ты! — тайно поселился в нем этот страх, и все тут…

Минуло еще несколько дней — наконец додумался и до самого главного: сугубо личное, в какой-то степени даже шкурное, потому наверх сейчас выползло, себя явно обозначив, что нет больше тревоги за судьбу Родины. Нет ее, словно не она еще сравнительно недавно по ночам спать не давала!

Докопался до первопричины — стал еще взыскательнее, строже к себе: ведь он — командир, его первейшая задача—помочь всем своим бойцам, если подобное и на них обрушится. Да и опасался, как бы о его личной беде не узнали однополчане, не стали бы сочувствовать, жалеть.

Вроде бы на все пуговицы и пуговочки, крючки и крючочки застегнул майор Исаев свою душу, для страховки надежно спеленал еще и собственным строжайшим нельзя. И вдруг заметил, что весна уже пришла: и почки на деревьях набухли — вот-вот лопнут, распахнутся, дав жизнь нежно-зеленым листочкам, и вообще вся земля готовилась начать рожать молодое, красивое. Заметил, почувствовал атакующую весну — всплыло в памяти все, что недавно солдаты рассказывали о вдове лесника. Особенно назойливо вспоминалось, что у нее нет дома (сожгли его фашистские каты!), зато имеется огород впечатляющих размеров. Вернее, не сам огород, а пока лишь земля, предназначенная для него.

И все равно еще несколько дней майор Исаев не мог понять, чего требовала, о чем тосковала его душа. Потом все же дошло. И он немедленно велел солдату, дежурившему на командном пункте батальона, найти замполита и попросить его прийти сюда. Почти час они просидели только вдвоем, разговаривая. После этого разговора замполит, собравшись за считанные минуты, ушел к полковому начальству; намеревался, если повезет, то и к самому командиру полка проскользнуть. Почти не сомневался, что это удастся, — сам полковник Муратов, когда их бригада стала полком, перед всем строем сказал: мол, комбатам, с которыми вместе много военных дорог покорено, он разрешает в любое время суток обращаться лично к нему.

После боев в Белоруссии майору Исаеву более чем откровенно намекнули: дескать, пора и на полк взгляды бросать, пора внимательно присматриваться, чтобы в случае чего знать, что к чему. Что ж, приглядываться так приглядываться. Ведь это в мирной жизни бумаги да разные инспекторские проверки многих талантливых командиров до чахотки доводят; чтобы выдержать все, свойственное только мирному времени, офицеру особый склад характера надобен.