Рудольф Бершадский - Смерть считать недействительной [Сборник]

— А ну, не симулировать, что аппетита нет! Я как повар приказываю!

Итак, может быть, Ходченко — самый большой герой штурма?

Но когда Ходченко еще ехал из тыла, замполит рассказал о подвиге связиста Губерника.

Выполняя свое задание, Губерник увидел, что гитлеровцы, засевшие в дзоте, прижали к земле наших пехотинцев. Тогда он подкрался к дзоту сбоку, схватил стреляющий пулемет за ствол и, как репу, выдернул из амбразуры.

А когда Ходченко ставил кухню в укрытие, он видел ефрейтора Луневича. У Луневича застрял осколок в лопатке; невыносимая боль донимала ефрейтора; он был белее полотна, и пот так и заливал его. Но все-таки он не вышел из строя. Стискивая зубы, он ответил Ходченко, когда тот посоветовал ему отправляться в медсанбат:

— Нет, товарищ повар, что ж я уйду… теперь они через пять минут сдадутся! Лучше уж перетерплю!

Организация боя — это все: и направить ремонтную мастерскую с обычного тылового местоположения на поле боя; и доставить вовремя вкусный обед; и наметить таких командиров на решающие участки, которые — хоть мертвыми! — свою задачу выполнят; и не обмануться в них; и так разъяснить каждому бойцу цель боя, чтобы он творил чудеса… Это все — организация боя! И когда бой действительно организован, то не только артиллеристы бьют метко, не только пехота сражается храбро, но и повар по собственной инициативе решает существенную боевую задачу! А подвиг, на который его вдохновили славные дела товарищей, сам в свою очередь вызовет к жизни другие, и все они сливаются в общую цепь, имя которой — победа.

…Итак, артиллеристы выкатили орудия на открытую позицию. Проделать бреши в стенах оказалось делом выполнимым. В бреши кинулись саперы, пехота. Часть гитлеровцев пыталась спастись бегством. Но тут залились пулеметы — они только и ждали своего часа! Другая часть гитлеровцев попробовала отыскать спасение в блиндированных подвалах — их достали взрывчаткой саперы.

Майор Пономарев сообщил Дьяконову:

— Городок пал. Пленных нет.

В это же время с другого конца города позвонил командир другого полка — Кротков:

— Докладываю из кабинета начальника гарнизона подполковника фон Засса. Хозяин кабинета смылся!

Полковник Дьяконов посмотрел на часы. Полки выполнили задачу на тридцать минут раньше срока.

Мне никак не удавалось найти Луневича. Но я должен узнать, жив ли он и что с ним.

Пока в наших руках еще считанные кварталы. Если хотите пройти на передовые без связного, то предварительно надо хорошенько изучить маршрут по плану города.

Ранняя зимняя ночь. Поле на многие километры освещено пожарищем. Точнее, не поле — болото. Вот поодаль, словно сюда почему-то перекочевали берега Черного моря, выгнул спину играющий дельфин. Так и кажется — сейчас он снова уйдет в волны. Но подходишь ближе… Нет, этот дельфин отыгрался: на болоте лежит фашистский бомбардировщик со вспоротым брюхом.

С поля надо сворачивать за несколько километров от города, близ кустарника. Тут штабелями сложены ящики с боеприпасами и то и дело, будто из-под земли, выныривают из темноты лошадиные морды. Около кустарника — спуск на реку Ловать; оттуда-то и показываются кони.

Река течет в берегах, возвышающихся метра на четыре. Это достаточное укрытие, чтобы гитлеровцы не заметили из города, что творится на речном льду, на «Ловатском шоссе», как подшучивают наши бойцы. Поэтому здесь оживленно. Откосы берега изрыты сплошь, словно тянется вдоль реки бесконечный фасад какого-то здания: землянки штабов, блиндажи для коней, медпункты. «Шоссе» — наезженное: вода в колеях не успевает замерзать. Даже стоит регулировщик на льду!

Прямо к нему под ноги выскочил из блиндажа огорченный Бобик — любимец в части, добродушный щенок. Жалобно повизгивая, песик сдирал с себя лапами ошейник из муаровой тесьмы и никак не мог с этим справиться.

Регулировщик наклонился к нему и вдруг засмеялся: Бобику навесили на шею гитлеровский железный крест.

— Что, обидели?

В щели русла темно, и потому кажется, что спокойно. Но достаточно подняться лишь на четыре метра вверх, на берег, — и тут даже декабрьская ночь не в силах скрыть, какой кромешный ад вокруг.

Город горит. Пожаром залиты купола церквей, крыши домов, деревья на улицах: горит все, что может гореть. Зарево мечется и вздрагивает от новых взрывов, воет ветер и доносит треск, грохот. Такой шум производит только лавина. Но шум лавины постепенно удаляется, а этот висит над городом и день и ночь не ослабевая.