Олег Селянкин - О друзьях-товарищах

А утром 14 июля, когда армейским дивизиям все же удалось нависнуть над Пинском с севера, враг начал поспешный отход, и мы прорвались в город, думали — в последний раз под огнем вошли в него. Но едва вернулись — ко мне подбежал армейский лейтенант и чуть не плача сказал, что бойцов с минометами мы недавно увезли в Пинск, а его с минами почему-то забыли.

Чтобы доставить в Пинск этого незадачливого лейтенанта с его грузом, достаточно было и одного катера-тральщика; поэтому я глядел на командиров катеров, толпившихся рядом: нет ли добровольца?

Командиры не прятали от меня глаз. Однако ни один из них не изъявил желания еще раз сходить в город. Тогда я понял, почему этот лейтенант вызывает у меня такое раздражение: заканчивался последний бой за Пинск, мы свое уже сделали, считали, что теперь-то обязательно пойдем на отдых, и вдруг кому-то одному (!) из нас, командиров, снова испытывать свою судьбу, снова идти под мины и пули врага.

Конечно, можно было посмотреть в глаза любого и сказать: «Ты!». Но я повернулся к своему замполиту старшему лейтенанту Гриденко и спросил как можно беспечнее:

— Может, Леша, сами прогуляемся?

До Пинска дошли — враг не сделал по нам ни одного выстрела. Зато только стали разгружаться — рядом с катером-тральщиком рванула первая мина, и пошло-поехало! Однако мои матросы и солдаты, прибежавшие на помощь, будто не замечали разрывов мин, работали в темпе, и скоро последний ящик перекочевал на берег.

Немедленно мы снялись со швартовых. Помню, я стоял перед рубкой и радовался, что никто из моих людей сегодня не пострадал.

А разрывы мин сопровождали нас. Но все то с перелетом, то с недолетом.

Вот и землечерпалка. Миновать ее — и опасность окажется позади…

Эта мина оглушительно рванула в ковше землечерпалки. Сразу же что-то ударило меня в правое бедро. По ноге заструилась кровь. Выждав немного, я осторожно ступил на раненую ногу, убедился, что не перебита. Это обрадовало.

Кровь из раны шла так обильно, что начала кружиться голова. Чувствовал, надо бы лечь или сесть, но продолжал стоять: боялся потерять равновесие и свалиться за борт.

Остался за кормой разрыв последней мины — из рубки выскочил Гриденко и затараторил:

— А все-таки хреновые они стрелки! Не могли попасть в нас, когда мы стояли на выгрузке!.. А вы, товарищ капитан-лейтенант, счастливый: над самой вашей головой осколок продырявил рубку. Ударь он сантиметра на три ниже — и…

— Леша, помоги мне сесть, я ранен, — попросил я.

Меня уложили на матрац, который вытащили из кубрика, перетянули ногу жгутом. И начался мой путь в госпиталь. Шли мы мимо уже отвоевавшихся катеров — моих и песковских, — и отовсюду кричали товарищи, желали скорейшего выздоровления. А два катера-тральщика как почетный эскорт даже пошли за нами.

Не знаю, сколько всего раненых было у нас за время боев за Пинск. Думается, порядочно: в тот день, когда меня привезли в госпиталь, здесь все операции вынужденно делались без применения обезболивающих средств. Не было сделано исключение и для меня.

Потом меня положили в сарай, именовавшийся «офицерской палатой». Конечно, временно положили, только до прихода санитарных катеров, которые должны были всех нас доставить в тыловой госпиталь.

Лежал я и размышлял о том, что было бы вовсе замечательно, если бы меня никуда не увозили от родного дивизиона. И вдруг в дверь сарая проскользнули два матроса с катера № 120, огляделись, нашли меня и зашептали:

— А мы для вас кубрик освободили. Сейчас теплынь, на палубе переспим, а вы — в кубрике! Красота?

Меня тронуло, что наши желания совпали. Матросы исчезли, пообещав скоро вернуться.

А еще немного погодя где-то в стороне от нашего сарая начался такой тарарам, такой гвалт, что сначала невольно подумалось: а не фашисты ли напали? Одно сразу же успокоило: стрельбы и взрывов гранат не было.

На этот шум, разумеется, убежала даже медицинская сестра, дежурившая в нашей «палате». Убежала она — немедленно с носилками явились матросы, под добродушный и сочувственный смешок положили меня на них и задворками, крадучись, понесли к реке, где, конечно же, стояли катера-тральщики. Теперь уже не три, а весь дивизион.

И все-таки нас заметили! Именно в тот момент, когда еще мгновение — и я исчез бы в матросском кубрике. Налетели сестры, врачи. Даже начальник госпиталя прибежал. Сразу же раскричался: дескать, что за самоуправство? Кто позволил взять раненого из палаты? Ведь здесь за ним уход и догляд!