Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 1 - Ярость

Оленич видел, как кровь отходит от лица Истомина. Уже бледное от потерянной крови, оно начало приобретать оливковый отсвет. Видимо, сознание его еще не покинуло, но начало угасать: приближалась последняя минута жизни «железного» капитана, но он не показывал своих страданий даже в таком полубессознательном состоянии. Оленич напрягал свой разум, ища утешительных, ободряющих слов, но они не возникали. И Оленич, не замечая, как все шире раскрывает глаза, наблюдал за угасанием своего строгого старшего боевого товарища. Да, они не были уж очень близкими друзьями. Да, они часто сталкивались по пустякам и всерьез. Да, они всегда держали дистанцию. Но в эти минуты все это отошло куда-то и казалось мелочным, все это вдруг унесло, как ветром уносит дым. Осталось в душе Оленича только восхищение этим человеком и странная, глубоко затаенная мужская к нему любовь.

Истомин умер. Андрей закрыл ему глаза. Потом взял оружие товарища — пистолет и гранату. Поднялся и осмотрелся. И увидел вокруг себя совсем иной мир, не похожий на тот, который до сих пор окружал его. Солнце уже скатилось к горным вершинам или горы вдруг выросли и приблизились, заслонив полнеба? И свет был не светом, а отблеском белых снегов. И тепла не было от этого сияния. День умирал.

Еремеев пришел с двумя солдатами.

— Мы похороним вместе Истомина и Дороша, — сказал Оленич. — И не показывайте Жене…

И вдруг Еремеев выпрямился во весь рост — оказалось, что он довольно высокий человек, только постоянно горбился. И лицо его посуровело.

— Это как же?.. Отца не показать дочери? Мы что же, каратели? Отнимаем отца у дочери?

— Он так желал.

— Мертвые не должны мешать живым…

Истомина нет.

Нет строгого командира, нет старшего товарища. Теперь Оленичу самому нужно принимать ответственные решения и делать все так, как делал бы Истомин. Именно так, потому что задуманная им тактика данного оборонительного боя должна быть доведена до конца, что-то изменить невозможно — слишком поздно.

Только теперь Оленич мог оценить всю самобытность и значительность этих людей — Павла Ивановича и Жени. Женя — дочь Истомина! Все время воевала рядом с ним, прошла все трудности войны, особенно тяжелые и сложные для женщин, она ни разу не обратилась к Истомину как к отцу, ни разу не выдала перед другими своего родства с ним! Какой же надо иметь характер, чтобы носить в душе любовь и нежность и никогда не выказывать своих чувств!

Истомина нет…

Как Женя перенесет утрату? Хватит ли у нее сил остаться такой же мужественной?

Женя, Женя! Как ты сейчас встретишь меня? Сумею ли я спокойно смотреть на тебя, когда между нами такая трагическая смерть?

Оленич шел следом за солдатами, которые несли тело капитана, и не слышал, что ему все время нашептывал Еремеев, да и не видел ничего вокруг. И очнулся, только когда ординарец дернул его за руку и потянул к земле, крикнув:

— Да что вы в самом деле!.. Обстрел! Ложитесь!

Снаряд разорвался недалеко, где-то за кустами. На спину посыпалась земля, отсеченные осколками ветви. Приподняв голову, Еремеев, воспользовавшись моментом, произнес назидательно и даже требовательно:

— Не годится хоронить отца тайком от дочери.

— Я же сказал — воля капитана…

— Не по-людски это. Люди должны прощаться. Должны прощать друг друга.

— Что прощать? Разве тут кто-то виноват?

— Мы все виноваты друг перед другом. Только забываем, чем прегрешили.

— Мертвому наше прощение как горчичники — бессмысленно.

— Не мертвым, сынок, нужно прощение, а нам, живым. Прощая, сами очищаемся…

— Пахнет какой-то мистикой, но что-то в этом есть хорошее, людское… Погодите, я пойду вперед, е Женей поговорю.

Андрей появился в расположении медпункта и ужаснулся увиденному: раненые, в том числе и тяжело, сидели прямо на песке и траве, кое-как перевязанные. Вся масса покалеченных людей зашевелилась, обращая взор на командира. Раздались голоса:

— Почему нас не отправляют в тыл?

— Надо подождать вечера: в сумерках безопаснее эвакуировать, — ответил Оленич.

— До сумерек загноятся раны, — сказал один.

— Врачиха около нас почти не бывает — на передовой оказывает первую помощь. А там должны быть санитары, — кинул упрек второй.

Чей-то недобрый голос насмешливо прохрипел:

— Перестаньте, дурачье! Неужели вам непонятно, что нас принесли в жертву, чтобы спасти железного змея-горыныча?

Высокий голос взвизгнул:

— Как это — нас в жертву? Ври, да не завирайся!