Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 3 - Освященный храм

— А между собой можно нам говорить об этом?

— Конечно, можете обсуждать, постарайтесь все правильно понять и сделать выводы, потому что быть командиром в нашей армии не так просто и не так легко, особенно во время боевых действий. Люди с разными характерами, неодинаковым воспитанием в сложной обстановке ведут себя по-разному, и командир должен, обязан предвидеть, как поступит тот или иной его боец. Главное — учиться понимать людей. Командиру очень важно, чтобы в него верили подчиненные, верили без всяких сомнений и колебаний. Тогда люди поднимутся за жим и пойдут в атаку.

— Но как достичь, чтобы тебе верили?

— Задача не простая. Нужно начинать с себя. Готовишься стать офицером, проверь всего себя, как боевое оружие, чтобы нигде ни соринки, ни пятнышка и тем более чтобы ни точки ржавчины. И чтобы ты мог открыто и смело глядеть в глаза и подчиненному, и старшему начальнику. Если все у тебя в порядке, начинай думать о людях. Исходи из того, что ты всех в своем подразделении любишь, что твои солдаты — самые лучшие в части, что ты можешь ими гордиться. Никакой предвзятости, никаких поблажек одному и неприязни к другому. Помни всегда, что в твоем лице солдат видит командира, друга и судью — высшую справедливость. Ты можешь хорошо разработать план сражения и сумеешь поднять в бой взвод, роту, батальон и выиграть этот бой, не потеряв своих людей, а можешь необдуманно, лишь огласив приказ, кинуть солдат в сражение и погубить их. А чтобы правильно решить, как вести бой, умно разработать тактику ведения боя, нужно быть хорошо подготовленным, грамотным, знающим и уверенным командиром.

Вошла Тоня. Она была чем-то очень взволнована, возбуждена и даже не поздоровалась, а просто прошла на свое место возле стола.

— Извините, Андрей Петрович, за опоздание. Рассчитывала, что успею.

— Но ты же сказала, что едешь в область! — воскликнул озадаченный Роман. — Я так и Андрею Петровичу сказал.

Тоня с усмешкой посмотрела на него:

— Плохой из тебя будет разведчик! Я тебе сказала, что еду в областной центр, а села в автобус, идущий в противоположном направлении, в Тепломорск.

Оленич засмеялся:

— Это вам урок бдительности и наблюдательности! Ну что, на сегодня, думаю, хватит. Следующая наша встреча состоится в воскресенье, в десять утра.

Ребята разошлись, но Тоня сидела на стуле, и лишь взглядом провожала уходящих.

— Ты не идешь купаться? — спросил Роман, задерживаясь в дверях.

— Идите, я вас догоню. У меня есть дело.

Оленич ждал. Он понимал, что Тоня что-то хочет сказать ему наедине, потому что он угадывал ее нетерпение по горящим глазам и по алым пятнам на щеках.

В кабинете стало сумрачно, а через несколько мгновений где-то далеко в степи громыхнуло. Андрей выглянул в окно:

— Только что была ясная погода, и вдруг сумерки… Какая черная туча над селом! Ну, рассказывай, а то начнется гроза и я не успею домой: мне бы не хотелось промокнуть.

— Тогда быстрее пойдемте. Я вам дома расскажу…

Оленич и Тоня, сидя во дворе на скамье, тихо переговаривались. Кажется, они напрасно опасались грозы: тяжелые черные тучи, угрожающе прогремев, быстро уходили от моря в сторону степи. Девушка все не начинала свой важный, как она говорила, разговор, и Андрей Петрович не торопил ее. Еще полудетское чистое лицо сейчас казалось озабоченным и чрезмерно серьезным. Что-то коснулось ее сознания и сердца совсем не детское — непривычное и неприемлемое.

Оленич поднялся и, извинившись, прошел в сад. Через минуту принес несколько крупных яблок и, положив их на столик, сказал:

— Ополосни под колонкой.

Она словно ожидала этой просьбы, легко поднялась, взяла со стола яблоки и, склонившись над краном, стала мыть их долго и тщательно под тугой струей воды, все время откидывая с лица падающую прядь волос. Лицо было у нее юное и ясное — напряженность, видно, улеглась, и она почувствовала себя свободнее. Потом сидела рядом и ела сочное яблоко, а Оленич с восхищением смотрел на нее.

— Теперь рассказывай, с чем пришла, — негромко промолвил он.

Тоня отложила яблоко.

— С детства я люблю папу. Это естественно, правда? Я всегда смотрела на него с ожиданием: вот он подойдет и скажет ласковое слово. Когда конфетку даст, когда вытащит из кармана игрушку… Но меня привлекали не конфеты и не игрушки: мне приятно было его внимание. Отец часто приходил хмурый и сердитый, я же хотела, чтобы он мне улыбнулся, приласкал меня. Он ведь тоже искал общения со мной, чтобы рассеять свои заботы. Всегда, сколько себя помню, считала его добрым, и удивлялась, когда люди говорили о нем плохо.