Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 3 - Освященный храм

Тоня умолкла и взглянула на Оленича вопросительно и выжидающе, словно хотела узнать, как он ко всему этому относится. Но он слушал ее спокойно и понимающе. Ободренная, она продолжала:

— Вчера он сказал нам с мамой, что обком партии рекомендует его на должность первого секретаря райкома. Честно говоря, мне не хочется, чтобы он был большим начальником.

— Ты боишься?

Смущенная его вопросом, Тоня тихо промолвила:

— Наверное. Ему не нужна будет моя улыбка и мамины заботы. Вокруг него станут толпиться лебезящие люди — совсем ему чужие. Вроде он меня и маму меняет на власть. Извините, Андрей Петрович, что я так говорю… Он сказал как-то: «Если и есть что стоящее в этой жизни, так это власть». Он очень стал самолюбивым.

— Не буду говорить плохо о твоем отце. У него много дельных качеств — он волевой, умелый организатор. Но обретая силу дельца, он теряет в себе хорошего, доброго человека. Для эгоистов же власть — губительна.

— Наверное, и я об этом думала. Как же быть? Нет, нет, я не жалуюсь! Я советуюсь с вами. Вот вы о нем сказали хорошее слово, а он о вас только недоброе говорит.

— Но я, кажется, еще ничего такого не сделал, чтобы вызвать его немилость!

— Ему все, что вы делаете, не нравится. Ему кажется, что вы подрываете его авторитет. То вмешались в ход учебной тревоги по линии военкомата, то решили обелиск погибшим воинам переделать, то взбудоражили инвалидов войны и настроили их против колхоза, то старую Прониху возвели в святую страдалицу…

— Это же во имя справедливости!

— Я понимаю. Люди в селе понимают. А отец — нет. Как же мне, будущей журналистке, сознавать, что мой отец несправедлив? Как быть? Хочу бороться за правду, за справедливость, а отца люблю, зная, что он несправедлив! Помогите мне, Андрей Петрович! Вы — сильный, вы все можете! Иначе я не знаю, что будет со мной! Не знаю, как буду жить!

Такой бури чувств Андрей не мог предположить в этой девушке, на вид сдержанной, волевой, хоть и язвительной. Он даже растерялся и не сразу нашел, что сказать и чем утешить ее. Тяжело поднялся со стула, оперся на костыли и прошелся по дорожке, протянувшейся от порога дома до калитки, затем посмотрел на темное от свинцовых туч небо: вот-вот хлынет дождь.

И он, взволнованный и смущенный этой исповедью, понял, что должен, обязан защитить это юное существо. Он подошел к девочке и взял ее за руку:

— Встань, Тоня. Ты впервые соприкоснулась с суровостью жизни, с беспощадной действительностью. Видишь, как душно сейчас. Кажется, не продохнуть. Но вот загремит гром, пройдет гроза — и сколько будет здесь света и простора, и каким чистым будет воздух. И мы обретем новые силы, и вера поведет нас дальше, вперед, по уготованной нам судьбою дороге. Давай вот так постоим и прислушаемся к тишине в природе: она дает нам великий пример. Сейчас хлынет ливень. Но странно, нет молнии, нет грома… Вот подул ветер с моря. Чувствуешь соленую влагу?

— Наверное, там поднимаются волны… И лодки качаются и рвутся с цепей. Наверное, штормом посрывает чьи-то лодки… Которые не на берегу… Надо, чтобы лодка была на берегу во время шторма, тогда ее не унесет…

— Но лодка для того и существует, чтобы быть в море!

— Папину лодку может сорвать и унести…

— За папину не бойся — он такую власть завтра получит, что никакие штормы не сорвут его лодку: она всегда будет в укрытии.

— Андрей Петрович, — повернулась к нему девочка, и в это время во все небо полыхнула молния, и он увидел ее взрослое, сосредоточенное лицо и требовательный взгляд серых глаз с расширенными темными зрачками, как у ее отца, — вы не ответили на мой вопрос.

Они стояли посреди двора, в предгрозовых сумерках, и для каждого из них этот разговор был очень важным, а потому они не замечали, что усиливается ветер, что начали вспыхивать молнии и в землю вокруг них врезаются крупные капли дождя, как пули, вздымая султанчики пыли.

— Вот ты забеспокоилась о папиной лодке… А твоя лодка… Есть у тебя своя лодка?

Хлынул ливень. Он словно упал с неба сплошной лавиной. Раз за разом с оглушающим треском взрывались молнии, и когда они освещали землю, казалось, что дым сплошной пеленой плывет по ней. Тоня что-то крикнула, но Оленич не расслышал и спрашивал:

— Что? Что ты говоришь? Повтори!

Но она его тоже почти не слышала, но потом наклонилась и крикнула:

— Вы говорите о лодке-судьбе? Где ее взять?

Оленич крикнул:

— Никто этого не знает!

— Капитан, кто-то стоит у ворот…