Вацлав Билиньский - Шестая батарея

Извивающаяся между кустами тропинка выходила в этом месте на небольшую поляну.

Мешковский, стараясь не показывать волнения, подошел к Богушайтису и спросил:

— Это кто же голодранец?

Верзила бросил в кусты недокуренную сигарету и презрительным тоном обратился к сыну старосты:

— Чего этому типу от меня надо?

Кровь ударила Янеку в голову. Но он сдержался и сдавленным голосом буркнул:

— Снимай пиджак, будем драться…

Богушайтису только это и было нужно. Взглянув сверху вниз на противника, который рядом с ним выглядел ребенком, он засмеялся и бросил пренебрежительно:

— Хочешь, чтобы я тебя излупил?

Спустя минуту, сняв пиджаки и засучив рукава рубашек, они приготовились к схватке. Судить должны были сын старосты и двое случайно оказавшихся здесь приятелей Янека.

Мешковскому пригодился опыт, накопленный им в «казацких войнах» и состязаниях по борьбе. Ловкий и изворотливый, он превосходил сильного, но неуклюжего Богушайтиса.

Хотя Янек весь кипел от злости, он дрался хладнокровно и осторожно. Знал, что, если Богушайтису удастся вцепиться в него руками и прижать к земле, проиграет. Он отскакивал, уклонялся от ударов, вырывался из медвежьих объятий противника, а когда тот открывался, наносил ему небольшими, но крепкими кулаками сильные и меткие удары.

Первым ударом Янек рассек верзиле бровь. Затем из носа Богушайтиса потекла кровь, губа распухла.

Сын старосты, увидев такое дело, потребовал прекратить схватку. Но его слова заглушили ликующие возгласы приятелей Янека. Впрочем, и сам Богушайтис не собирался заканчивать драку. Он хотел лишь одного: схватить, во что бы то ни стало схватить этого чертенка! Тогда он задаст ему перца! Отплатит за каждый удар! Душу из него вытрясет!

Заняв боксерскую позицию и отступая от размахивающего руками, как цепами, Богушайтиса, Янек оказался рядом с сыном старосты. И во время очередной атаки разъяренного верзилы вдруг почувствовал, как кто-то подставил ему подножку. Он споткнулся и упал. Воспользовавшись этим, Богушайтис бросился на Янека.

Первый удар огромного, как каравай хлеба, кулака Богушайтиса пришелся Янеку в лицо. В глазах зарябило. Однако следующий удар прошел мимо цели. Янек отполз в сторону, оттолкнул противника ногами, приподнялся и вскочил. Вместе с кровью выплюнул слова:

— Свинья, лежачего не бьют…

Подскочил к нему и ударил с размаху. Раз… Другой… Верзила охнул, беспомощно опрокинулся на землю и заскулил:

— Хватит! Не бей…

Приятель Янека, Кшиштофка, заметив, что сын старосты подставил тому подножку, бросился на него и врезал «секунданту» в ухо. Тот взвыл от боли и, не дожидаясь новых ударов, юркнул в кусты.

Схватка закончилась. Три дня Янек ходил в героях школы. Все с уважением смотрели на его разбитую губу и черный синяк под глазом.

Но он не предполагал, что над его головой сгущаются тучи. Избитый Богушайтис с окровавленным лицом доплелся до аптеки на Рыночной площади. Перепуганный аптекарь сразу же позвонил в имение генерала. Папочки дома не оказалось — он развлекался в Варшаве. Трубку сняла генеральша. Узнав об избиении сына, она приказала немедленно заложить бричку и помчалась в городок.

Влетев в аптеку и увидев свое чадо в таком жалком состоянии, она упала в обморок. Аптекарю Фуксу пришлось употребить все знания и массу снадобий, чтобы привести ее в чувство. Обморок генеральши перешел в приступ истерии, сменившийся неописуемым бешенством. Она предприняла энергичные меры. Вызвала телеграммой генерала, позвонила в управу, даже проинформировала об этой истории воеводу. Все были поставлены на ноги, чтобы отомстить Мешковскому.

Для Янека наступили тяжелые дни. Началось с допроса в полицейском участке. Мешковский на собственной шкуре испытал, как работает полицейский аппарат в Польше. Из задаваемых ему вопросов он сделал вывод, что ведущий следствие комиссар хочет представить его драку с Богушайтисом как почти антигосударственный заговор. От него требовали сообщить, кто подговорил его избить Богушайтиса, кто помогал ему в этом. Расспрашивали о каких-то неизвестных Мешковскому людях. Угрожали, запугивали тюрьмой.

Янек вышел из полицейского участка перепуганным и опустошенным. Но самое худшее было впереди. На следующий день его и Кшиштофку вызвал к себе директор и сообщил, что оба исключены из гимназии.

Мешковская восприняла этот удар необычайно мужественно. Когда Янек заверил ее, что дрался честно, она не потребовала от него дополнительных объяснений, ни в чем не упрекнула. Решила бороться, защищать его до конца. Отправилась к директору, убеждала его, просила, объясняла. Ездила в воеводский отдел просвещения. Вернулась удрученная. По показаниям Богушайтиса и сына старосты ее сын представал бандитом. Оба утверждали, что Мешковский и Кшиштофка во главе банды неизвестных им парней напали на них с кастетами.