Вацлав Билиньский - Шестая батарея

Делясь потом честно добычей со своими товарищами, Янек сказал:

— А вы знаете, что меня чуть было не накрыл отец Антоний? Он как раз провожал Мариську Коваль до калитки…

— А что она там делала ночью? — удивился самый молодой из них.

Вопросы половых отношений давно уже не были тайной для Янека. Он рассмеялся и одним словом определил цель ночного визита девушки.

Каким образом это выражение дошло до настоятеля монастыря, Янек так и не узнал. Возможно, что кто-то проговорился об этом на исповеди у святого отца. Как бы там ни было, Янека обвинили в двойном преступлении: краже яблок и клевете на монастырь.

Мешковская несколько раз ходила к настоятелю монастыря и умоляла простить сына. Янеку пришлось покаяться и взять обратно свои слова. Но с тех пор он попал в немилость к святым отцам.

Повятовая управа была опорой светской власти Речи Посполитой в этом ее далеком восточном уголке. Чиновники были в большинстве своем родом из Центральной Польши. Они приезжали сюда и через некоторое время куда-то уезжали. Одни проходили здесь практику, после которой устраивались на более высокооплачиваемые должности, другие попадали сюда в ссылку, чем-то скомпрометировав себя или допустив серьезную оплошность в делах. Последние были бичом для местного населения. Они стремились любой ценой реабилитировать себя, поэтому вскоре после прибытия их фамилии знали во всей округе.

Когда был провозглашен лозунг об ускорении полонизации восточных окраин Польши, повятовая управа ринулась в бой за души людей в тесном союзе с отцами-бернардинцами. Путем экономического давления они заставляли украинское население менять национальность, вероисповедание, а если это не удавалось, то прибегали к открытому насилию.

Украинцы как могли защищались, пытаясь сохранить национальные устои. Ночи стали светлыми от зарева пожаров — это горели помещичьи имения. Началось усмирение украинцев. Воскрешались традиции кровавого Яремы Вишневецкого.

В гимназии усилился антиукраинский курс. Учителя пытались внушить ученикам веру в историческую миссию Польши на этих землях. Но Янека интересовали другие проблемы, которые никто не мог или не хотел ему объяснить, например: почему накануне Первого мая арестовали и поляков, и украинцев, и евреев?

На этот вопрос он нашел ответ лишь спустя многие годы.

Через год после скандала с отцами-бернардинцами произошла история, которая окончательно подорвала его репутацию.

Янек переживал в это время свою первую любовь. Его избранница — дочь местного врача Люся Гольдберг — училась с ним в одном классе. Мешковский писал стихи, в которых называл ее демоном и божеством. Главным его соперником был здоровенный верзила по фамилии Богушайтис, сын генерала и «политика», который за войну двадцатого года получил великолепное, насчитывающее свыше двух тысяч гектаров имение по соседству с городком. Однако физическое развитие молодого Богушайтиса опережало умственное. Даже в Хырове [5] Там находилась школа, которой руководили иезуиты. Она предназначалась исключительно для сыновей помещиков и капиталистов. наставники разводили беспомощно руками, слушая его ответы. Поэтому папочка устроил сыночка в гимназию там, где он имел наибольшее влияние, в «своем» городке.

Люсе нравились выезды экипажем и верховые лошади Богушайтиса, но она вскоре бросила его, убедившись, что генеральский сынок безнадежно глуп. Когда среди молодежи прошел слух, что Люся встречается с Янеком, Богушайтис начал открыто провоцировать его. Вначале это были мелкие колкости, на которые Мешковский не обращал внимания. Он понимал, что означают в окружающем его мире имение, деньги, власть. И все-таки избежать стычки с Богушайтисом ему не удалось. Это произошло в одно из воскресений. Влюбленные сидели на склоне холла у крепостных стен старого замка. Вдруг между деревьями мелькнула плечистая фигура Богушайтиса, и вскоре до Янека долетели громко сказанные вызывающие слова:

— И где только Гольдберг нашла такого голодранца?!

Этого Янек стерпеть не мог. Он повернулся к девушке:

— Иди, Люська, домой! А я останусь. Надо решить кое-какие дела.

Девушка поняла и начала его отговаривать. Но он решительно перебил ее:

— Сказал — иди!

Богушайтис в сопровождении сына старосты не спеша направлялся в глубь старого, высохшего, поросшего ежевикой крепостного рва. Янек последовал за ним. Они поджидали его за изгибом рва.