Станислав Бискупский - Парни из Островецких лесов

В какое-то мгновение Юрек чувствует, что пила в его руке застыла и какая-то сила вырывает ее у него из рук.

— Осторожно! Лети…

Раздается быстрый топот ног, грохот, и чудовищный, слепящий блеск ударяет в глаза…

Юрек лежит на земле и ничего не понимает. Медленно поднимает ноги, руки — все в порядке. Только в глазах все еще темно. Откуда-то издалека доносится до него чей-то голос:

— Юрек, ты что? Юрек!

Юрек видит над собой искрящиеся глаза Здзиха.

— Ничего, — отвечает Юрек. — Черт! Что это было?

— Молния и гром. Но уже после грозы…

Только теперь Юрек чувствует мелкие капельки дождя, падающие ему на лицо. Как после настоящей грозы. Он медленно поднимается. Кругом стоят друзья. Рядом на земле лежит длинный, темный предмет, торчат оборванные провода.

— А ведь было! — говорит кто-то со страхом и удивлением.

— Было, да сплыло.

Еще один взгляд на место операции, и они уходят.

Вдалеке вырисовываются строения Людвикува. Здесь надо разойтись. Большая группа может привлечь внимание. Здзих входит в дом. В комнате на столе излучает желтый свет керосиновая лампа. Навстречу ему выходит отец.

— Знаешь, отец…

— Можешь не говорить. Видно было даже здесь. — Он похлопал сына по плечу, потом взгляд его темнеет. Он внимательно вглядывается в лицо сына. — Здзих, ты знал такого, как его там… Петрушку?

— А что?

— Его взяло гестапо…

Поезд, как всегда, опаздывал. Богусь прогулялся по перрону раз, другой, заглянул через окно к дежурному и вернулся в зал ожидания. Густой, смрадный табачный дым плыл голубоватой полосой по всему залу. Около буфета было людно, там звякали кружки с пивом, время от времени раздавался чей-нибудь пьяный, хриплый смех.

Богусь не знал фамилий этих людей, но ему было достаточно одного взгляда, чтобы почти точно определить, кто они и чем занимаются. Те двое, у стойки, похожи на торговцев табаком. Можно биться об заклад, что их портфели и карманы набиты связанными в толстые пачки банкнотами, путешествующими в направлении, противоположном товару.

Чутко дремлющий молодой человек, сидящий с обшарпанным портфелем на деревянной лавке, определение не имеет ничего общего с теми. Богусь оценивает его как человека той же категории, что и он сам. У двух упитанных, дебелых теток в корзинах груды мяса и жира, прикрытые не первой свежести тряпьем.

Изучение пассажиров для Богуся не просто искусство ради искусства. От того, кто твои попутчики, иной раз зависит успех путешествия. Такие вот «мясные тетки» сравнительно самые безопасные. Известно, что будут искать у них жандармы, и известно, что найдут. С неопределенными попутчиками может быть гораздо хуже. Скромный скрипач в своем футляре может везти предметы, которые даже при самой богатой фантазии трудно назвать музыкальными инструментами. Пассажиры не откровенничают друг с другом, кто они, куда и зачем едут.

Богусь протолкался сквозь зал и остановился перед зарешеченным широким окном с надписью: «Прием багажа». По другую сторону окна лежали в беспорядке ящики, узелки, корзины. В углу мрачного помещения усатый железнодорожник подписывал химический карандашом грязноватые квитанции, послюнявив их предварительно толстым пальцем на месте подписи. Богусь постучал по решетке, но на железнодорожника это не произвело ни малейшего впечатления. Паренек подождал немного и постучал вновь. Железнодорожник продолжал заниматься своим делом. Надо было вооружиться терпением.

Зал ожидания начинал наполняться. Видно, кто-то узнал, что скоро подойдет поезд. Богусь не двигался с места. Его сегодняшний груз имел особое значение, и надо было сделать все, чтобы довезти его до места. О том, чтобы взять его с собой, в купе, не могло быть и речи. Богусь смотрел на железнодорожника и нервничал. Хватит с него! Во время этих поездок Богусь чувствовал себя зверем, за которым охотятся, а у него было желание поохотиться самому. Он не раз уже высказывал свою просьбу и в Островце, и в Варшаве, и всегда от него отделывались: «Не спеши, здесь ты можешь сделать еще больше».

Конечно, может. Он сам лучше всех знал об этом. Столько раз удавалось ему надуть железнодорожную охрану и жандармов, что было чему подивиться. Но почему из-за того, что до сих пор ему все удавалось, он должен отказаться от того, что влечет его больше всего? Это было, по его мнению, несправедливо. «В конце концов, они должны будут согласиться, — утешал он себя, — ведь не все же время я буду связным».