Вольфганг Ганс Путлиц - По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата)

— Господин ван Клеффенс считает, что голландское правительство не может вступить в конфликт с Третьей империей из-за штанов господина фон Путлица. Кроме того, вещи забрал фон Буттидг уже на следующий день после вашего бегства.

Единственной незаменимой и дорогой мне вещью, которую я глупейшим образом в суматохе последних минут забыл взять с собой, были золотые часы отца. Цепочка от часов принадлежала еще моему прадеду, который купил ее в 1813 году при вступлении прусских войск в Париж на Рю де ла Пэ. Остальной хлам меня не интересовал.

Вряд ли я мог ждать чего-либо другого от голландских властителей. Сотрудник господина ван Клеффенса, министериаль-директор в министерстве иностранных дел, Шаапман лишь за несколько дней до начала войны в личном разговоре со мной сделал истинно классическое заявление, давшее мне достаточно ясное представление о взглядах этих господ. Дословно Шаапман сказал мне:

— Мы, голландцы, настолько искренни в нашем нейтралитете, что от всего сердца желаем победы обеим сторонам.

Вскоре и капитан Стивенс получил представление о голландском нейтралитете. В конце октября заговор генерала фон Рундштедта якобы настолько созрел, что нужно было лишь окончательно договориться, чтобы привести все в действие. Через подпольное радио антигитлеровские заговорщики условились со Стивенсом о встрече в небольшом голландском кафе близ самой границы, у Венло. К назначенному времени Стивенс отправился в условленное место в сопровождении своего британского сотрудника и одного голландского майора. Однако с немецкой стороны появился не генерал фон Рундштедт, а группенфюрер СС Шелленберг, агент Гейдриха, с шайкой головорезов, которые, затеяв небольшую стычку, на глазах голландской пограничной охраны уволокли на германскую сторону Стивенс а и двух сопровождавших его лиц. [278]

Два года Стивенса содержали в одиночной камере, закованного в кандалы, а затем направили в концентрационный лагерь, где он до конца войны мог обдумывать свой легкомысленный поступок. Нацисты нажили на этом событии капитал. Особенно приятно им было то, что теперь они могли утверждать, что якобы имеют свидетеля, который подтверждает их заявление, будто именно британская разведка подложила 9 ноября в мюнхенском пивном зале (Биркеллер) загадочную бомбу, взорвавшуюся там и чудесным образом не затронувшую «фюрера», так как он покинул зал за десять минут до взрыва.

Мне было ясно, что гестапо знает о моем пребывании в Англии. Более того, утверждалось, что Стивенс показал, будто я в течение многих лет являлся высокооплачиваемым агентом британской разведки.

Почти каждую неделю происходили события, с ужасающей ясностью доказывавшие, что правительство Чемберлена относится к войне несерьезно или же воображает, что может выиграть ее левой ногой. На фронтах вообще ничего не происходило. Не было даже и речи о том, что союзники начнут наступление. Это бездействие повсюду характеризовали как фальшивую, ненастоящую войну. Жизнь в стране шла так же, как до сих пор. Рационирование не было введено, и кто имел деньги, мог купить все, что хотел. Газетный король лорд Бивербрук, которому я иногда, давал журналистские сообщения, построил себе новый дом за городом, потому что его дворец, расположенный против Букингэмского дворца, мог подвергнуться налетам фашистской авиации. Дамы высшего общества покупали восхитительные сумочки и сетки, в которых они кокетливо носили свои противогазы, разгуливая по улицам. Театральная и ночная жизнь в Лондоне стала даже более блестящей и непринужденной, чем в мирное время. [279]

Ежедневно над городом висели серебристые баллоны, а вечером блестели звезды, красотой которых жители столицы могли любоваться лишь теперь, когда было введено затемнение. Не было заметно никаких ужасов войны, Напротив, жизнь благодаря войне, казалось, стала более пикантной и привлекательной.

Ненависти к немцам не наблюдалось. В любом автобусе я мог свободно и громко говорить с Вилли по-немецки, и на нас никто не обращал внимания. Часто можно было слышать:

— Как жаль, что сумасшедший Гитлер ведет войну против нас, вместо того чтобы немцы и англичане объединились и выбросили бы проклятых большевиков из Финляндии.

Многие высокопоставленные люди даже считали, что сейчас самое главное — разбомбить Баку с его нефтяными промыслами.

Напрасно я старался вызвать у влиятельных кругов Англии сочувствие к тому отчаянному положению, в котором из-за такой политики Англии поневоле оказались все противники гитлеровского режима. Через Ванситтарта мне удалось даже проникнуть к членам кабинета Чемберлена и высказать им свое мнение. Как заклинатель духов, сидел я в старинном кабинете лорда-хранителя печати в здании парламента на берегу Темзы и пытался убедить влиятельного сэра Сэмюэля Хора в том, что необходимо создать Немецкий комитет борьбы за свободу и изложить хотя бы в общих чертах условия мира. Ничто не могло тронуть старого консерватора. Он внимательно слушал меня, но из него ничего нельзя было вытянуть, кроме редких восклицаний: — Очень интересно! Это нужно обдумать!