Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

Мне очень хотелось остановиться, заговорить с ней, сказать ей что-нибудь теплое, заглянуть еще раз в глаза, по которым так истосковался, но и сейчас я подавил свое желание и так прошел мимо нее, словно у меня не колотилось сердце в груди и вроде я даже в мыслях не имел остановиться и заговорить с ней.

Перед зданием станции Вяткин, отчаянно размахивая руками, на высоких нотах втолковывал что-то командиру одной из батарей. По уставу, Вяткин должен был доложить мне о ходе работ по разгрузке, но, заметив мое появление, тотчас сделал вид, будто не видит меня, помчался к вагонам, стоявшим в начале станции, и скрылся за ними.

Нетрудно было догадаться, что он не захотел в присутствии Малининой отрапортовать мне. Тщеславие не позволило ему этого.

Тогда я тоже направился туда, куда он. Я решил осмотреть эшелон и с другой стороны.

В начале эшелона стоял Вяткин и что-то кричал бойцам. Иначе он не мог: обязательно должен был указывать повышенным голосом, а замеченного в каком-нибудь проступке бойца (пусть даже при пустяковом нарушении) должен был расчихвостить при всех самым строгим образом.

Увидев меня, он, точно только сейчас меня заметил, поспешил навстречу и отдал рапорт.

И на этот раз я без труда его понял: здесь мы находились под прикрытием вагонов, и Малинина не могла видеть унижения бывшего штабного офицера…

Мы обошли разгружаемые вагоны с обеих сторон и вернулись на перрон.

Вяткин счел свою организаторскую деятельность законченной, зашагал рядом со мной и более уж никуда не отлучался.

Разгрузка велась полным ходом. Все делалось четко, своевременно и не требовало нашего вмешательства.

Между тем мы с Вяткиным приблизились к Малининой.

— Нина Сергеевна, разрешите вам представить майора Хведурели, начальника штаба нашего полка.

Я взял под козырек и остановился неподалеку.

Малинина чуть склонила голову, но ничего не сказала в ответ. Лицо ее оставалось холодным и безразличным. Она стояла так, словно всей своей позой хотела сказать: «Меня не интересует никто и ничто, кроме дела, а уж тем более — мужчины, которых я ненавижу из-за их неприкрытого инстинкта самцов…»

— Майор Хведурели, как всякий артиллерист, большой поклонник женщин и в особенности красивых… — продолжал Вяткин, обнажая в улыбке свои белые ровные, один к одному, зубы.

Малинина бровью не повела. И на меня не взглянула. Она строго смотрела на Вяткина, точно ожидая продолжения его речи.

— Что бы вы сказали, дорогая Нина Сергеевна, если бы майор и за вами начал ухаживать? — Вяткин деланно хохотнул.

Малинина пожала плечами, нахмурила брови и так глянула на Вяткина, как строгий воспитатель на расшалившегося воспитанника.

— Майор, я уже подметила, что вы обладаете незаурядным даром создавать неловкие ситуации, — проговорила она без всякой улыбки.

— А что здесь неловкого? — с некоторой растерянностью спросил Вяткин. Самоуверенности и заносчивости в нем поубавилось.

Малинина повернулась к нему спиной и пошла вдоль платформы, по обыкновению чуть склонив набок голову. Она шла медленным шагом, наблюдая за работающими бойцами.

Не знаю почему, но, не сговариваясь, мы с Вяткиным оба последовали за ней и, догнав, зашагали в ногу, один справа, другой слева от нее.

— А знаете, товарищ майор, — обратился ко мне Вяткин, — Нина Сергеевна не только театровед, но и отличная спортсменка. До войны она входила в состав сборной Ленинграда по волейболу.

— Очень приятно, — отозвался я, украдкой оглядывая Малинину сбоку. Лицо ее казалось выточенным из слоновой кости.

— Почему же вам это приятно? — спросила Малинина.

— Просто потому, что до войны и я играл в волейбол, хотя, правда, лишь в масштабах института.

Она внимательно поглядела на меня (так, как будто впервые увидела), но ничего не сказала.

— Давайте завтра в свободную минуту сыграем в волейбол! Пригласим Нину Сергеевну, посмотрим, на что она еще способна. — Вяткин вскинул глаза сперва на меня, потом на нее.

От предложения Вяткина у меня екнуло сердце.

— Если удастся, отчего же нет, сыграем! — ответил я как можно равнодушнее, стараясь ничем не выдать охватившей меня радости.

— В одной из наших батарей должны быть сетка и мяч, мне помнится, я видел их где-то мимоходом. Распоряжусь, чтобы их принесли в штаб, и сыграем, поразомнем мышцы, а то ведь совсем задеревенели. — Заметно было, что Вяткин не меньше, если не больше моего, жаждал повода для встречи с Малининой.