Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

— О, там такие девушки — пальчики оближешь! — воскликнул Жирасов. — К тому же врачам и медсестрам в госпитале не до тебя! Там тяжелораненые, едва успевают за ними ухаживать. А в санпоездах как раз затишье: привезут раненых, сдадут в госпиталь — и до следующего рейса гуляй на здоровье!

Несколько дней отдыха в Хвойной пролетели незаметно. Но все-таки я успел побывать в клубе эвакогоспиталя. Там время от времени показывали кинофильмы, а чаще устраивались танцы.

В один прекрасный вечер я встретил в клубе Жирасова. Мирная передышка сильно сказалась на внешности нашего артиллериста. Он стал зачесывать назад отросшие волосы, отпустил усы, следил за одеждой. Подворотничок его сверкал белизной. Напускной гордости и показных светских манер опять появилось столько, хоть отбавляй! А голос — под стать главнокомандующему…

В тот вечер Жирасов то и дело менял партнерш. Выбор был и вправду большой, и он никак не мог ни на ком остановиться. Ухаживать за женщинами, завязывать знакомства — это он умел отменно, язык у него тоже был подвешен на славу, кого хочешь заговорит!

К концу вечера я увидел рядом с Жирасовым интересную женщину — капитана медицинской службы. Она была прекрасно сложена, а ростом почти не уступала самому Жирасову. Волосы у нее были такие светлые, ну прямо как лен. Чувствовалось, что она тщательно следит за собой. Ее блестящие локоны ниспадали на плечи и казались такими легкими, мягкими и пышными, что хотелось дотронуться до них рукой.

Жирасов подвел ко мне свою даму и представил:

— Капитан медицинской службы Елизавета Тимонина, хирург санитарного поезда, а по-нашему просто Лиза. — Он весело взглянул на женщину.

— Тимонина не совсем правильно, — поправила женщина, — моя настоящая фамилия Тимонен. Мой отец выходец из Карелии, переселился в Тверскую губернию, нынешнюю Калининскую область. Так что я вообще-то карелка… — В ее говоре улавливался едва заметный акцент.

— Ну, милая моя, если так рассуждать, то я тоже иностранец не меньше, чем ты! В моих жилах течет азиатская кровь. Отец мой пришел с востока и женился на русской. Первое время он по-русски и говорил-то с трудом. Моя мать его обучила. А теперь он сам не помнит своего азиатского происхождения. Одним словом, карелка ты или финка — не знаю, но вижу, что ты диво как хороша! — со свойственным ему пафосом провозгласил Жирасов.

Она спокойно и строго проговорила:

— Старший лейтенант! Ведите себя прилично, как подобает командиру Красной Армии.

Жирасов, словно его ледяной водой окатили, сразу пришел в себя.

Тимонина держалась с таким достоинством, казалась такой гордой и неприступной, взгляд ее зеленых глаз был так пристален и тверд, что, признаюсь, я почувствовал к ней особое почтение. Да и сам Жирасов выглядел обескураженным.

Царственная Елизавета, каждое движение которой было подчеркнуто неторопливым и как бы значительным, показалась мне уверенной в собственной неотразимости и в то же время по-женски привлекательной. Она пристально глядела на меня из-под припухших век своими зелеными глазами, как строгая учительница глядит на сорванца ученика.

— Вы ленинградец? — спросила она, устремив на меня свой пронзительный немигающий взгляд.

Когда я ответил утвердительно, она задумчиво проговорила:

— Люблю ленинградцев!

— Это за что же? — с наигранной угрозой спросил Жирасов. — За какие-такие доблести, если это, разумеется, не секрет? — Рядом с неторопливой Тимониной он казался суетливым и легкомысленным.

— За мужество, интеллигентность, породистость, веселость, спокойно перечислила Тимонина.

— Веселость! — всплеснул руками Жирасов. — Вот как раз этого у него и нет!..

— А разве сейчас нам до веселья? — строго спросила Тимонина.

— Да-а, батюшки вы мои, боюсь, что я скоро окажусь здесь лишним, — обиженный Жирасов деланно рассмеялся.

— А вы, по-моему, уже лишний, — таким тоном заявила Тимонина, словно делала ему комплимент.

— Дурак я, сам себя зарезал! — завопил Жирасов. — И зачем я вас познакомил, кто только меня просил…

Тимонина весело рассмеялась. Этот низкий, волнующий смех сразу изменил мое первоначальное представление о ней. Я почему-то подумал, что неприступность и суровость ее показные. Было похоже, что за прищуренным взглядом и ледяным тоном скрывалась страстная, жизнелюбивая натура. Такие женщины обычно решительны и напористы…

Мне не хотелось, чтобы своеволие Тимониной повлияло на наши отношения с Жирасовым, поэтому я поспешил откланяться.