Николай Сташек - Крутыми верстами

По застывшему насту солдат бросился к кабине, обеими руками рванул дверцу, и, с трудом приоткрыв ее, не мог поверить тому, что увидел в кабине: старшина с запорошенными струйками крови на губах и угасшими глазами застыл неподвижно. Нетрудно было понять, что он давно мертв.

Лицом вниз неподвижно лежала и Зина, но вдруг послышался ее слабый стон:

— Артем… Пришел?..

Обежав перед радиатором, Артем бросился к Зине. Ему на помощь поспешили командир и механик-водитель постукивавшего на малых оборотах перегретого тягача. Зину бережно подняли на руки и, перенеся к танкистам, укутали шинелями, а когда дали попить, она слабым голосом прошептала:

— Меня в полк… К нашим… Пусть…

Старшина был оставлен в кабине, но прежде чем подцепить машину к тягачу, Артем еще раз наклонился к нему, прислушался и внимательно осмотрел. Грудь у Михаила Ивановича была пробита несколькими пулями.

— Не зря говорили, что в этих краях рыщут, словно голодные волки, шайки власовцев, — сказал Артем, когда к нему подошел с охапкой собранных на снегу газет механик-водитель.

Зину прямым ходом доставили в медсанбат. Там она сразу попала к главному хирургу, который несколько месяцев тому назад по ее же просьбе оперировал Заикина.

Когда утром в большой палате послышались разговоры, Заикин уже был на ногах. Облокотившись на подоконник, он наблюдал за оживленным движением людей вдоль невысокого дощатого забора. Послышался шум и в госпитальном дворе. Где-то за углом здания фыркала лошадь, слышался скрип проезжавшей телеги, а откуда-то издалека периодически доносился свист паровоза. Василий счастливо улыбнулся. «Жизнь», — подумал он. Ему вспомнилось детство и юность и особенно ярко то время, когда он, заканчивая школу, решил поступать в военное училище, и как мальчишки из младших классов, прослышано его намерении, при встрече на переменах, а то и на улице выкрикивали: «Васька-командир! Васька-командир!» «А ведь и вправду командир. Командовал целым батальоном. Да и не просто командовал — считали лучшим и ставили в пример не только в полку. В газетах писали. Где он теперь, полк? Где батальон?» Хотелось так стоять, не отвлекаясь, думать и думать, но в большой палате послышались выкрики, спокойное течение мыслей было нарушено. Прислушавшись, Заикин понял, что там раненых вызывают по медицинским карточкам, сверяют фамилии, ходячих отправляют к врачам. А тут открылась дверь, вошел врач и в малую палату.

— Видишь, голубчик, дела наши совсем поправляются, — тихо проговорил он, прикасаясь к животу уложенного на койку капитана. — Теперь надо думать и о втором этапе — выбросить это хозяйство, — осторожно поправил он плоскую бутылку с отводной резиновой трубкой. — Так что придется еще некоторое время потерпеть.

Посмотрев в сторону и побарабанив пальцами по крышке тумбочки, врач продолжил:

— На этом, голубчик, мы и расстанемся. Сегодня вас увезут в тыл, в хороший госпиталь.

Врач живо поднялся и, не оглядываясь, направился к двери. Лишь закрывая ее, негромко произнес:

— До вечера.

Лежа на койке и прислушиваясь к шуму в большой палате, Заикин заметил промелькнувшую перед открытой дверью сутулую фигуру. Она показалась ему знакомой. «Стой! Так вот кого тут солдаты звали Федором Ивановичем! Это же Федор Ершов, пулеметчик. Ай-я-я-й! Ведь столько времени рядом!»

Поднявшись с койки и придерживая «бурдюк», Заикин поторопился к солдату.

— Здравствуй, дорогой ты мой Федор Иванович! Сколько времени мы здесь вместе — и друг друга не признали, — проговорил Василий с сожалением.

Солдат поднял голову. Бледное, потерявшее загар щетинистое лицо огорченно вытянулось, но старые сморщенные глаза радостно просветлели.

— Так ты это? Комбат? Я и правда не признал. Совсем слаб стал глазами. После ранения помутнели. Гляжу как сквозь сито. Вот оно, здеся все, — Федор потянулся рукой к затылку. Заикин увидел в верхней части шеи большой свежий рубец. — А уж это как-то сойдет, хотя и жаль, конечно, — Федор пощупал свою по колено ампутированную ногу и, отодвинув вещевой мешок, пригласил: — Садись, садись, комбат. Дай посмотреть на тебя поближе.

Заикин опустился на койку рядом.

— Ну вот, теперь опознал. — Прижимаясь головой к Василию, Федор проговорил, сдерживая навернувшиеся непрошеные слезы: — Он точно, он и есть наш комбаг. А я, вишь, все больше языком теперь. Просят… Молодые… Скучают.

Сдерживая волнение, Заикин вспомнил о встречах с Федором на фронте, о последней из них в темную ночь на Десне.