Диан Дюкре - Забытые

Подруги стараются идти как можно быстрее, словно пытаясь стряхнуть с себя миазмы умирающих, но лица больных преследуют их, не дают покоя.

– Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь это забыть?

За время пребывания в лагере Лиза потеряла восемь килограммов и теперь напоминает маленькую стрекозу. Она словно бьет полупрозрачными крылышками в статичном полете. На ее лице выступают скулы. В огромных голубых глазах можно прочитать все те ужасы, которые она только что увидела, и вопросы, которые они у нее вызвали.

– Как ты думаешь, такое можно простить? – Несмотря на собственное волнение, Ева понимает, что она должна быть сильнее, ведь Лиза нуждается в ее поддержке. Но она не знала, будет ли им когда-нибудь позволено забыть это, и не могла ей лгать. – Я боюсь, что этот запах будет преследовать меня всю жизнь, – продолжает Лиза, – боюсь, что больше не смогу вдыхать аромат цветов, чтобы при этом у меня не возникало чувство несправедливости, не смогу наслаждаться благоуханием женских духов, не считая это смехотворным и абсурдным. Никто не должен чувствовать такое, никогда, никогда!

– Обещаю никогда больше не пользоваться духами, – пытается успокоить ее Ева.

– Я боюсь, что у терпения есть предел, и если переступить его, то после слишком долгого пребывания в море зловония уже никогда не доберешься до берега живых. Даже если мы и выйдем отсюда, рай для нас будет потерян. Я не смогу улыбаться своему ребенку, ведь это будет фальшью! Дать жизнь человеческому существу для того, чтобы увидеть, что с ней сделают вандалы, – какой в этом смысл?

– Меня пробирает дрожь. Я не понимаю, как еще держусь на ногах… Возможно, нам и не удастся этого забыть, но мы обязательно излечимся от отчаяния. У тебя будут дети, и они не будут знать, что такое война. Они будут пользоваться духами, и их аромат покажется тебе прекрасным.

– Откуда ты знаешь?

Лиза задала этот вопрос изменившимся голосом: казалось, от ответа Евы зависит ее жизнь.

– Потому что есть Рим.

– Что-что?

– Потому что на свете есть город, который завоевывали все кому не лень, но так и не смогли разрушить. А знаешь почему? Потому что даже враги считали его слишком красивым. Там можно бродить по руинам и при этом видеть лишь охру домов, высоту сосен, обилие апельсиновых садов и жизнерадостность итальянцев. Как только я выберусь отсюда, я найду Луи и мы поедем в Рим. Рим вечен, понимаешь? Никакая боль, никакое царство, никакой рейх не вечны, даже если бы они просуществовали тысячу лет.

После того как Ева это произнесла, Лиза-стрекоза сложила крылья; ее бездонные глаза наполнились слезами.

– Ты тоже поедешь туда с Эрнесто, – продолжает Ева. – Мы будем есть мороженое на Пьяцца Навона, ты будешь наслаждаться всеми ароматами. Каждая сосна, каждый домик, покрытый трещинами, будут пахнуть по-особому, и эти запахи заставят тебя забыть больничную вонь. Вдохнув их, ты поймешь, что ничего не забыто и все спасено. А сейчас иди переодеваться. Мы будем петь и танцевать, потому что так сказала Сильта.

– Ох, ты знаешь, лучше не слушать этих русских, – говорит, улыбаясь, Лиза, когда они подходят к двери барака номер двадцать пять.

Ева также знала, что она была доброй матерью и сделала правильный выбор.

Наконец состоялось событие, не дававшее покоя местным жителям вот уже два дня с тех пор, как разнесся слух о премьере. У входа в лагерь стоят двадцать автомобилей. Три празднично одетые пары ждут, когда караульные разрешат им пройти. «Мест больше нет», – растерянно отвечают часовые: они привыкли следить за тем, чтобы люди не покидали лагерь, и ситуация, когда туда хотят войти, для них непривычна. Небольшое помещение барака, где должно выступать «Голубое кабаре», не вмещало всех желающих, и этого было достаточно, чтобы вызвать интерес у жителей деревни. Каждому любопытно было узнать, кто получил приглашение, а кто нет. На представление пришли начальники местных гарнизонов в сопровождении своих разодетых супруг, свысока поглядывающих на жен аптекарей, медиков, нотариусов, с которыми они не виделись с начала войны. Один из охранников размышляет о том, что, если бы за билет нужно было платить в зависимости от положения в обществе, они загребли бы кругленькую сумму и разбогатели, продав места всего лишь на одной скамейке.

Комендант Давернь лично приветствует каждого зрителя, старается усадить французов в первых рядах, возле небольшой импровизированной сцены. Но вскоре к гостям присоединяются испанцы из интернациональных бригад, тоже купившие билет. Двести пятьдесят человек смешиваются самым причудливым образом. Черные костюмы соседствуют с грязными лохмотьями. «Красные» подталкивают локтями высокопоставленных чиновников, выпрашивая у них сигаретку. Представление еще не началось, а в зале уже идет свой, довольно причудливый спектакль. Какой-то венгр заговаривает с полнотелой беарнкой, пока ее муж в натянутом на уши берете отвечает что-то испанцу, предлагающему починить мотор его Citroёn в обмен на две курицы.