Алескендер Рамазанов - Дивизия цвета хаки

А перед нами даже не стояло задачи – победить.

Так проникновенно говорили генералы этой армии после вывода советских войск из ДРА.

Совершенно в дырочку, товарищи командующие!

Перед нами стоял туман, наползавший из Союза, в котором мы просто теряли убитыми и ранеными до десяти человек в день.

В среднем.

Все в среднем...

«Особенно большая забота проявляется о полной экипировке личного состава боевых подразделений. Эта экипировка довольно объемная. Для солдата-мотострелка, участвующего в боевой операции, она состоит из 8 снаряженных магазинов и еще 1000 патронов, 4 гранат, 4 сигнальных ракет, двух суточных пайков сухого питания, двух фляг с водой, индивидуальной аптечки, шинели (куртки), каски и малой лопатки. Часто применяются и пуленепробиваемые жилеты...»

Хоть плачь, хоть смейся. И вот такой советский «кемел» в горах соревновался с жителями этих гор. Узбек, таджик и русский в Сулеймановых горах против баракзая, гильзая, прочих «заев» и «хейлей».

Восплачьте, востоковеды!

Вон оно как получалось: «бабай», «чурка», «обезьяна», «урюк» (о великий и могучий русский язык!), оказывается, не только любил свои бесплодные горы и пустыни, но еще и защищал их не хуже, чем те березки, которые при жизни нельзя отдать.

Тут где-то была слабина большая. Но ведь же те афганцы, которые в Союз ездили, учились, отдыхали, – они хвалили нашу жизнь. С пачкой червонцев им хорошо жилось в Союзе. Почет был иностранцу. Даже если он афганец. Это уже потом попривыкли.

Случился какой-то перелом. То ли друзей не осталось. То ли привык ко всему. На выездах, на митингах, раздачах «гуманитарки» и прочих контактах с местными накатывала тоска...

Вот в один такой день приехали из Кундуза, выпили с ребятами водки. Немного вроде. А к утру я был готов уже предстать и покаяться во всех грехах перед Аллахом. Это было что-то невообразимое. Желудок, диафрагма и все внутренности вели себя совершенно безобразно. Они медленно и основательно сжимались. Это было видно без очков. Пресс брюшной волнами ходил. На несколько секунд мышцы расслаблялись. Я успевал делать два-три вздоха. И все начиналось снова. Через час таких мучений я поверил, что внутри, в животе, у меня поселился кто-то мощный и мускулистый. И пробует силу своего кулака. Вот уже за сердце прихватывает «мозолистой рукой».

Пришла Татьяна. Посидела на краю койки, потом взяла зеркало с соседней тумбочки и показала мне меня.

Маска!

Пьеро!

Гоголь на смертном одре! Что-то она пробормотала, вышла. А через минут десять к модулю подкатила «Скорая помощь» из медсанбата. Ну, конечно, кто приедет спасать редактора. Венеролог и анестезиолог.

Через полчаса я возлежал, все в тех же корчах, на широкой кровати в палате интенсивной терапии. Вокруг – консилиум.

– Что ел? Что пил?

– Водку. Немного. Сок апельсиновый.

Сквозь лиловый туман до меня доносились голоса:

– Ничего не могу понять. Спазмы... Тахикардия... Возьмите кровь. Местная инфекция? Ботулизм?.. Баралгин...

Мне сделали два укола, кажется, внутривенно. Руку перетягивали. Потом все поплыло.

...Я лежал на широкой кровати с какими-то кронштейнами. Палата. Что я здесь делаю? А, вспомнил. Но ведь ничего не болит. Здоров. Черт возьми, что же это было? Вот и вещички мои на стуле. Я быстро оделся... Поймал на себе изумленный взгляд. Это смотрел солдат, опутанный сложной системой трубок. Ну да, это же интенсивная терапия.

– Выздоравливай, брат, – я выскользнул за дверь.

Приступы такие у меня были потом еще два или три раза, и все на восточном направлении. Но я уже знал волшебное средство – баралгин.

Странно, что на моих пленках, в записях, в памяти – ничего не осталось от таких желанных отпусков. Очередных, как говорят в армии. Все остальные они либо с наградами за труды, либо с бедой связаны. Одно вот, пожалуй, хорошо: на вопрос: «Ну, как там, в Афгане?» я научился отвечать «Нормально, старик! Обычно». И (о чудо!) все остальные вопросы умирали сами собой.

В октябре 1982-го, возвращаясь из отпуска, я зашел в редакцию окружной газеты «Фрунзевец». Встретил меня редактор – полковник Стуловский Владислав Васильевич – приветливо, угостил чаем и коньяком в своем кабинете. Сказал: «Ну, навоевался? Жди приказа. Твои материалы я читаю. Ты нам подходишь».

Думалось, что все к лучшему.

Тридцать два года.

Капитан. И даже «досрочно», но без лизания начальственной задницы.