Тарас Степанчук - Наташа и Марсель

Под мостиком спешили в Березину и дальше, к морю, веселые воды Плиссы, с высокой насыпи вольготно смотрелись лесные да луговые дали, а ближе, где когда-то притаилось начиненное взрывчаткой минное поле, волнами переливались на ветру густые хлеба.

— Кухаркой Наташа устроилась на шутцпункт, чтобы иметь пропуск, аусвайс, — объяснил Марселю Зубко. — Она собирала данные о движении германских воинских эшелонов, была связной отряда «Разгром» и смолевичских подпольщиков, распространяла листовки, добывала для раненых партизан медикаменты, табак, а также переправляла в отряд советских патриотов и боеприпасы. Но главная цель у нее была — покушение на Кубе. Народом этот палач был приговорен к смерти, и несколько месяцев охотились за ним подпольщики Минска, наши партизаны. Ожидался приезд Кубе в Смолевичи. Наташа через вражеские посты пронесла из отряда пистолет и ждала Кубе, чтобы, пожертвовав собой, его застрелить. Но приезд отменили, и покушение не состоялось. А вскоре палач был уничтожен в Минске.

— Боже мой! — ужаснулась Генриетта. — Пожертвовать собой? Но у нее же был ребенок!..

— Моя жена была связной Минского подпольного горкома, когда у нас росли двое ребят, — ответил Зубко. Но Марсель этих слов уже не слыхал: прыгнув с насыпи, он зашагал по берегу Плиссы и замер у одинокой березы. За день до ареста они стояли здесь с Наташей, наступающий вечер был, как сейчас, синевато-прозрачным, будто на картинах Сезанна, и так же шелестела листвой эта береза, так же считала из леса кому-то годы кукушка.

Марсель передал Наташе схему минных заграждений шутцпункта, коробки пистолетных патронов и протянул букетик полевых цветов. Обрадовался, заметив, как потеплели ее глаза и выступил легкий румянец на щеках, но главного — любви — во взгляде Наташи он тогда не увидел, и все потом годы спрашивал себя: почему? Разве он был недостоин такого же ответного чувства?

Только сейчас, у этой березы, Марсель начинал понимать, что, если бы Наташа, полюбив его, изменила мужу, который где-то на фронте сражался или уже погиб, это значило бы для нее предать Родину, свои идеалы, и как человека, как личность — себя…

Когда, возвращаясь, миновали деревню Рябый Слуп {14} 14 Полосатый Столб (бел.). , Марсель остановил машину недалеко от городской окраины, у места, где Шакал и Савелий арестовали Наташу. Дальше Марсель под конвоем воспоминаний шел путем Наташи — по улице, на которой в одном из сгоревших потом домов она жила и прятала на чердаке пистолет. И все пытался представить то место, где с плачем выбежал к Наташе ее маленький сын, а полицейский Шакал ударил его головкой об столб, и другой полицейский, Савелий, ударил в лицо Шакала.

И вновь проступала в сознании память войны…

Марсель постоял у ничем не примечательных сегодня, но таких зловещих тогда помещений тюрьмы и СД, где пытали Наташу. Сам, по памяти, вышел к деревянному зданию школы — здесь, в кабинете следователя военной контрразведки, была у них очная ставка с Наташей, и под охраной часовых они сутки пробыли потом в классе — тюремной камере, где Марсель решил сказать Наташе о своей любви и надел на ее палец, распухший после гестаповского «маникюра», свое фамильное кольцо.

Как в ту осень, шеренгой выстроились тополя. Но совсем по-другому, безжизненно, смотрели пустые глазницы окон.

— Построили новую кирпичную школу, с бассейном и спортивным залом, а эту деревянную старушку ломают, — пояснил Зубко.

«Деревянная старушка»… Из этой «старушки» увезли Наташу в казематы Минской тюрьмы СД. Отсюда в дождливую октябрьскую ночь совершил Марсель свой дерзкий побег.

— А дальше — ничего, — вслух заключил Марсель, отрешенно глядя в пустые глазницы окон.

Демин решительно возразил, посмотрев на часы:

— И дальше продолжается жизнь. Умаялись мы сегодня, но ждут нас еще в пионерском лагере «Зубренок», ждет их учитель, твой друг Миша Кислов.

«Зубренок» встретил приехавших веселым и звонким шумом детских голосов: мальчишки и девчонки радовались, увидев гостя из Франции, которого сами вернули из небытия, и потому с таким вниманием слушали его взволнованный рассказ.

В закатных лучах солнца вручались Генриетте цветы и был торжественно повязан алый галстук почетному пионеру, товарищу Марселю Сози. Потом на поляне вспыхнул огромный общелагерный пионерский костер, и все молчали, слушая из динамика песни войны и глядя, как яростно и неутомимо бросаются в темноту лоскуты пламени.