Лев Александров: Две жизни

Борис Александрович лежал на спине. Начинало светлеть. Вернее не светлеть, а сереть, по подоконнику стучал мелкий дождь. Уже ноябрь, скоро снег, новый год, придут дочери с мужьями, внуки. Такой ненужный ритуал. Опять разговоры о том, что ему нельзя жить одному, что он должен пригласить кого- нибудь вроде экономки, что можно найти вполне приличную пожилую женщину, которая совсем не будет мешать. Слава богу, трехкомнатная квартира.

Пора вставать. Сегодня у него лекция, и хотя он читает уже лет двадцать один и тот же курс, часик-полтора посидеть и подумать нужно. Только бы не схватило во время лекции. Нет хуже — вызывать жалость. У студентов к жалости всегда примешивается презрение: и что этот старый хрен не уходит на пенсию. Помирать пора, а он лекции читает.

Борис Александрович был вторым профессором на кафедре патофизиологии медицинского института и читал курс физиологии человека. Вернее, так назывался курс, но он отходил от программы и много времени тратил на физиологию клетки. Он говорил, что врач должен быть широко образованным естественником. Но, если по правде, то он просто читал то, что ему было интересно.

Все-таки настоящего ученого из него так и не вышло. Конечно, как и полагается, за эти десятки лет у него накопилось несколько дюжин печатных работ, даже одна книга о механизмах терморегуляции, были ученики, есть аспиранты. Но он не обманывает себя: он середняк. Не из худших, но все же середняк. На большие вещи таланта не хватило и не повезло. Иногда везет и без особого таланта. И карьеры не сделал. А как легко было сделать! Столько «кампаний» было на его веку, стоило только присоединиться, выступить вовремя, поддержать почин. Вот Сергей это умел. Что-то давно его не было. Видно, совсем затерялся в высоких сферах. Ничего, придет. Отдушина нужна каждому.

Борис Александрович завтракал. Геркулес на воде с медом и кофе. Кофе ему нельзя, но от этого удовольствия раз в день он отказаться не мог. За завтраком он смотрел газеты. Именно смотрел, а не читал. Это занимало однудве минуты. Смотрел просто на всякий случай, — вдруг что-нибудь напечатают действительно важное. Очень редко, но все же бывало. Перед сном он обязательно слушал последние известия по-английски или по-немецки. Международная политика не то чтобы волновала, но интересовала его. Конечно, если думать и помнить, то все оказывается довольно примитивным.

Читал Борис Александрович много. Теперь, когда он не мог вечером работать, а стихи писал редко, он после ужина всегда читал. Перечитывал Чехова, Достоевского. Выписывал "Новый мир", — даже теперь нет-нет да напечатают настоящее. Проглатывал английские детективы, шпионские триллеры и западную публицистику. Иностранными книгами его регулярно снабжал Сергей, который привозил их из своих частых заграничных командировок: в депутатском зале не проверяют.

Лекцию он прочел хорошо. Мембранные потенциалы и доннановское равновесие — один из любимых его разделов. Студентов было около сотни, и человек пять слушали и, видимо, понимали, а не просто конспектировали. Это не так уж мало. Читал он с подъемом, на адреналине, и после лекции был как выжатый лимон. На заседании кафедры полностью отключился. Заведующий, Алексей Иванович, два раза спрашивал его мнение, он соглашался, и, по-видимому, невпопад: все смущенно молчали и не смотрели на него.

Потом пил кефир с печеньем в профессорском буфете. Принял нитроглицерин и часа полтора говорил с двумя своими аспирантами. Шустрые ребята. Кое-что делают, но больше заняты идиотской общественной работой. Без этого на кафедре не останешься.

Страшная вещь — современный прагматизм молодых. Они думают, что умеют жить. Мура это, сами себя обманывают. Нельзя откладывать "на потом" и тратить лучшие годы на несущественные вещи. Когда-то, еще восемнадцатилетним мальчишкой, он написал об этом стихи.

Борис Александрович еще раз прочитал вслух стихи дома вечером. Написал он их на первом курсе. Пожалуй, эти строки можно понимать по- всякому. И как призыв к сиюминутному максимальному наслаждению. Но для него они всегда означали нетерпимость траты времени, траты жизни на незатрагивающее душу, на формальное, на несущественное.