Нгуен Тяу - След солдата

– Жив!

– Шив? - повторила Нэт и увидела, как стало розоветь лицо Лыонга: жизнь возвращалась к нему. К этому времени дым рассеялся, и Лыонгу уже было легче дышать. Он лежал, склонив голову набок и плотно смежив выгоревшие ресницы.

Нэт подложила ему под спину тюфяк, набитый сухой травой, и прикрыла стеганым одеялом. Она все еще с тревогой смотрела на него, прислушиваясь к тихому биению ослабевшего сердца.

В землянке постепенно светлело. Снаружи в наступившей тишине раздался робкий крик птицы.

Нэт принялась убирать растрепанные волосы: послушные проворным рукам, они тугим жгутом легли на затылке, оставив на пальцах запах пороха и дыма. Она непроизвольно поднесла к лицу свою руку с тонкими, дочерна загоревшими пальцами. Казалось непостижимым, каким образом только что среди кромешной тьмы, дыма и грохота эти самые пальцы могли так уверенно, будто жили самостоятельной жизнью и обладали особым чутьем, ввести иглу в вену.

После дежурства Нэт вышла из землянки. Ноги были ватными. Ей показалось, будто она возвращается откуда-то из другого мира. Травянистую лужайку возле землянки медицинского персонала взрывной волной сплошь засыпало облетевшими с деревьев зелеными листьями и комьями земли. Все укрытия медсанбата уцелели, никто из раненых и персонала не пострадал. Из-за угла кухни показалась женская фигурка. Нэт узнала в ней Зы. С тревогой заглядывая в глаза подруги, Зы тут же спросила:

– Что с Лыонгом?

– Все хорошо, жив.

– А я уж перепугалась, когда тебя увидела. Ты такая бледная…

Лыонг, приходя в себя, все еще плохо воспринимал происходившее вокруг. Когда его оставляло забытье, он видел одно и то же женское лицо в обрамлении густых волос, возникавшее перед ним при слабом свете занимавшегося утра. Это молчаливое женское лицо сразу же обретало облик Сием, этот глубоко запрятанный в памяти Лыонга единственный женский облик.

…В тот раз, в последнюю встречу в доме Сием, еще ярко горел в очаге огонь, над ним поднимался теплый воздух, а Лыонг, посидев немного, неожиданно стал собираться в путь.

– Я должен идти… - сказал он и, повернувшись к Сием спиной, твердым шагом начал спускаться с лестницы. В доме весело потрескивали сучья, струилось их теплое дыхание, а вдали виднелись холодные скалистые горы, окутанные густым туманом.

– Когда ты вернешься к нам? - спросила Сием, держась за шаткие бамбуковые перила.

– Загляну, когда старик будет дома…

– Ты сейчас опять в Такон?

Из хижины сквозь щели пробивались блики огня. Смущенные, молодые люди стояли молча друг перед другом, и, будто огоньки, так, по крайней мере, казалось Лыонгу, сверкали в темноте глаза Сием.

После этой встречи Лыонг поклялся порвать все, что связывает его с Сием. Порвать, но что? Ведь он никогда не говорил ей о своих чувствах! Нет, он не имел права на чувство к замужней женщине. Это Лыонг твердо решил для себя. Он не хотел, чтобы потом, когда все заблудшие души вернутся к нормальной жизни, к своим семьям, в него тыкали пальцем и говорили, что он, солдат Освободительной армии, увел жену у солдата марионеточной армии. В дни боев к югу от Такона Лыонг решил больше не думать о Сием, и все же, как он ни старался забыть ее, глаза Сием неотступно стояли перед ним, как огоньки, светившие в тумане весенней ночи. Ее глаза преследовали его и здесь, в окопах, неотрывно смотрели на этот клочок земли, где встретились Лыонг и Кием и где решалась ее судьба.

Это трепетное чувство укоренилось в его душе. В тайниках очерствевшего солдатского сердца оставила свой след синяя птица со связанными крыльями и теперь нет-нет да и подавала голос. Хотя пение ее было робким, оно озаряло душу, не давая ей остыть и быть равнодушной. Вот почему женское лицо, столь часто возникавшее перед Лыонгом в забытьи, приобретало черты Сием.

Однажды утром, когда Нэт, как обычно, стала делать Лыонгу переливание крови, он вдруг открыл глаза и назвал какое-то имя. Нэт, подумав, что он опять бредит, осторожно положила руку ему на грудь. Спустя мгновение он успокоился и заснул, непроизвольно накрыв своей большой ладонью ее маленькую руку…

Примерно через неделю Лыонг почувствовал себя лучше и даже поел супу. Ему стало известно, что ранение его было очень серьезным и что все это время он считался самым тяжелым больным в медсанбате. Постепенно он начал сидеть, когда под спину ему что-нибудь подкладывали. Обычно Лыонг любил сидеть у входа в землянку и наблюдать за всем, что происходит вокруг. Под глубоко ввалившимися глазами Лыонга темнели коричневые круги, ослабевшие руки дрожали. Никто не узнал бы сейчас в нем прежнего Лыонга, полного сил и энергии, быстрого и смелого разведчика. Его укрытие, где он так долго неподвижно пролежал на спине, углом выходило на берег ручья. Лыонг жадно вслушивался и ловил все звуки: и веселое пение птиц, и раздававшиеся где-то вдали взрывы бомб, и звонкий девичий смех на тропинке, ведущей из чащи к медсанбату, и чей-то говор, и плеск воды, когда кто-то стирал у ручья.