Отчаянным натиском они прорвали оборону одного из полков Квашина и валом пошли в эту узкую щель. Они не искали боя с оборонявшимися подразделениями гвардейцев. Они не стремились расширить пробитую брешь. Они были одержимы одним желанием — поскорее уйти и укрыться от снарядов и мин в лесной чаще, окружавшей озеро Мошно.
Наступил самый ответственный момент сражения. Березин, узнав от Безуглова о прорыве у Квашина, был встревожен.
— Навалились в одном месте — вырвались, — сказал Безуглов, и по его голосу Березин понял, что только серьезность обстановки вынуждает его сделать такое признание.
— Кто же это допустил? У кого прорвались?
— У Нагорного... Тысяч семь ушло!
— Как же так?
— Все, что в человеческих возможностях, им было сделано. Положение восстановлено, дыру заткнули. Сейчас принимаю меры к блокированию нового очага. Поставил на ноги всех тыловиков, ветеринаров, химиков...
— Этими я займусь сам, — решил Березин. — А вы не отвлекайтесь и следите за оставшимися. Обо всем, что случилось, доложите письменно и дайте свою оценку действиям Нагорного.
— Нагорный безупречен! Я не привык захваливать своих подчиненных, но на этот раз должен сказать: храбр. Не оставил своего командного пункта и держался, как на острове — посреди потока. Благодаря этому и удалось быстро заткнуть дыру. Держался по-гвардейски!
Мотоциклетный полк должен был поспеть к Чернякову вовремя, но все еще не прибыл на место. Это заставляло думать, что его что-то задержало. Однако никаких подробностей узнать было нельзя. Генерал Дыбачевский находился в стороне от угрожаемого участка, на правом фланге дивизии и не мог сказать, что делается у Чернякова.
Дыбачевский был вне себя. Он рвал и метал, грозил связистам всеми небесными и земными карами, если они не соединят его с Черняковым, проклиная в душе ту минуту, когда ему вздумалось советоваться с Коротухиным насчет того, чтобы первыми ворваться в Витебск. «Наштурмовали, — с сарказмом издевался он над своими недавними желаниями. — Достукаться, что командующий не желает говорить с тобой и бросает трубку!..
Дыбачевский понимал, в сколь глупом и безвыходном положении он оказался. Требовалось что-то немедленно предпринять, а что — ни одна путная мысль не приходила в голову.
Начальник связи дивизии поставил на ноги весь свой батальон. Не доверяя радистам, он сам сел у рации и, с опаской поглядывая на генерала, лихорадочно искал в эфире позывные Чернякова.
— Ответили. Товарищ генерал! — воскликнул он. — Черняков у аппарата, говорите!
Дыбачевский выхватил микрофон, заорал:
— Почему порыв на линии, а ты сидишь? Докладывай, что у тебя? Прием!
— Это не порыв... — раздался глуховатый голос Чернякова. — Меня обошли самоходки, веду...
Что-то щелкнуло в наушниках, запищало. Дыбачевский нервно потер ухо:
— Черняков! Черняков! Прием!..
— Наверное, что-нибудь испортилось, — с тревогой высказал предположение начальник связи и уже потянулся к рычажкам, чтобы снова воззвать в эфир, когда в наушниках, среди шума и попискивания, снова возник голос Чернякова.
— Вынужден прер... — опять что-то сильно щелкнуло. Сколько потом начальник связи и генерал ни бились у рации, Черняков больше не откликался.
Дыбачевский вытер рукавом мокрый лоб и вдруг, скривившись, изо всех сил грохнул кулаком по столу.
...В ушах у Чернякова звенело. Он потряс головой, стряхнул с себя землю и приподнялся. Сладковатый приторный дым от разрыва снаряда застилал окоп синеватой пеленой.
— Проклятая самоходка. Заметила прут антенны, и вот, пожалуйста! — сказал радист, стоя на коленях перед только что восстановленной, а сейчас окончательно испорченной рацией. — Безнадежное дело! — и он указал на пробоину в корпусе.
Черняков ни слова не сказал в ответ...
Несколько самоходок прорвались у Глухарева, обошли командный пункт Чернякова и теперь вели огонь по окопам, стараясь проложить дорогу своей пехоте. Положение было не из завидных. Судя по тому, что гитлеровская пехота не могла пробиться за своими «пантерами», можно было догадываться, — батальон остается на своих позициях. Уже это одно обстоятельство утешало Чернякова. За командный пункт он не опасался. Вокруг в глубоких окопах сидели бойцы Еремеева, у них имелись противотанковые гранаты, и несколько прорвавшихся самоходок не могли вызвать особых опасений. Без пехоты они ничего не сделают, лишь бы впереди Крутов и Глухарев еще держались. А там будет видно...
Читать дальше