...Тем более неясной линия фронта была для Гольвитцера. Все попытки штаба уточнить обстановку не приводили к желаемым результатам. Полковник Прой — командир сто девяносто седьмой боевой группы, когда-то дивизии, будто сквозь землю провалился вместе со своими батальонами.
— Мерзавец! Подлец! Трус! — гремел и негодовал Гольвитцер, бегая по своему кабинету. — Расстрелять мало!
Шмидт, никогда еще не видевший генерала в таком возбужденном состоянии, молча пожимал плечами, хотя порой поеживался при мысли о том, что Гольвитцеру придет в голову во всех бедах винить штаб и его, Шмидта. Он пытался порой вставить в подходящие минуты свои соображения, чтобы успокоить Гольвитцера, но только подливал масла в огонь.
— На все запросы по радио штаб группы не ответил, и мною посланы два бронетранспортера с командой эсэсовцев для уточнения положения на месте.
— К чему мне ваши уточнения? — не унимался Гольвитцер. — Дайте мне обстановку! Почему я до сих пор не знаю, куда проникли русские? Почему авиаполевая дивизия до сих пор топчется в городе и не выполнила моего приказа?
— Авиаполевая дивизия не смогла оторваться от русских. Они вместе с нею вошли в город. Восточную половину можно считать потерянной. Положение серьезное, но...
— Нет, я, кажется, не смогу сойти в могилу, пока не отдам его под суд! Негодяй!.. Второй раз такой разгром, и все на его участке. Это вы, — напустился он на Шмидта, — это вы в прошлый раз защищали его! Вы, вы!..
— Господин генерал, я только указал вам на некоторые связи фамилии Прой, — пожал плечами Шмидт. — М не кажется, Прой — это уже прожитый этап. Мы нарушили волю фюрера — оставляем город. Что прикажете предпринять? Как лицо, непосредственно подчиненное вам, я обязан доложить...
— «Волю фюрера... А разве я не говорил, что давно пора оставить город, пока не поздно? Так нет: «Место будущих столкновений в районе Ковеля...» А теперь расхлебывай!.. Вот он, Ковель! Мы досиделись до того, что попадем в положение, о котором я говорил! Разве нам до того, чтобы удерживать город? Дай бог сохранить силы!
Гольвитцер потер лицо, словно сбрасывая с себя наваждение, и резким взмахом скинул со стола на пол радиограммы и разные бумаги.
— Так можно с ума сойти... Давайте спокойно проанализируем обстановку. Что мы потеряли? — он решил взять себя наконец в руки, но ему это не удалось, потому что дверь кабинета внезапно распахнулась, адъютант громко доложил: «Полковник Прой!» — и отступил в сторону, давая проход.
Через порог тяжело переступил Прой. Мундир его был измят и измазан, лицо выглядело смертельно усталым. Он был жалок...
Прой поднес руку к фуражке и произнес:
— Группа погибла, генерал!
Гольвитцер опустил взор вниз: взгляд его упал на ноги Проя. Неизвестно, какими лесами и болотами брел полковник, но сапоги его были разбиты, из ощерившегося носка виднелись голые, грязные пальцы. Гольвитцер мгновение смотрел на него с удивлением, словно не мог прийти в себя, а затем подскочил к нему с кулаками.
— Ужасный огонь... Танки... Они все смешали с землей, — забормотал Прой.
— Мерзавец, как вы смели покинуть свою оборону? — завопил Гольвитцер. — Негодный трус! В ефрейторы!
Прой стоял перед ним с вылупленными испуганными глазами, и Гольвитцеру хотелось его уничтожить, смолоть в порошок.
Шмидт счет нужным вмешаться:
— Господин генерал, успокойтесь! Личность дворянина... Вам поставят в вину нарушение этикета...
— Этикеты! Когда русские возьмут нас за глотку, они не станут смотреть на этикеты!.. Здесь война!
Гольвитцер, опустив плечи, еле добрел до стола и обхватил голову руками. Шмидт и Прой, пока он сидел неподвижно, о чем-то шептались у порога. Немного придя в себя, Гольвитцер подозвал их к себе:
— Шмидт и вы... Прой, — офицеры послушно встали у стола. — Учтите, под суд пойдем вместе. Поэтому давайте думать, как нам выйти из создавшегося положения... Да пойдите прежде приведите себя в порядок, — сердито сказал он Прою.
Через пять минут они втроем, нависнув над картой, стали совещаться о том, как предотвратить разгром корпуса.
— Что мы потеряли? — снова обратился Гольвитцер к своим подчиненным. — Небольшую территорию и сшитую из лоскутов сто девяносто седьмую боевую группу, хотя я склонен думать, что она тоже болтается где-то по лесам, как и ее доблестный командир! — сердитый взгляд в сторону Проя. — Но зато мы еще сохраняем в целости две авиаполевые дивизии, две пехотные дивизии и полк «Копенгаген». Мы имеем семьдесят самоходных орудий. Разве перестал существовать армейский корпус только потому, что мы оставляем восточную половину Витебска?
Читать дальше