Василий Ванюшин - Штурм

Эту сложную обстановку начальник штаба нанес на карту со слов Наумова, который затем подписал боевое донесение на двенадцать часов ночи и, усталый, до боли сжал кулаками виски, чтобы не заснуть.

— Батальон понес серьезные потери, — сказал он и опять посмотрел на карту.

— Здесь, — показал начальник штаба участок западнее форта, — у нас пустое место. Минометами наугад — бессмысленно.

— Все равно не будем рассредоточивать оставшиеся силы. Надо не распылять их, а держать компактно, не упускать управления. Людей меньше, количественное соотношение… — майор прикрыл глаза и вдруг, резко оттолкнувшись руками от стола, встал, вмиг прогнав вялость и дремоту, — Мы не химией занимаемся. У нас — никаких пропорций в распределении сил на местности. Где опаснее — там больше, в ином месте даже ничего, лишь посты наблюдения. Ну, я в обход по ротам, — сказал он, — застегивая ремень с пистолетом. — А вы позаботьтесь о раненых.

Автоматчиков при комбате было уже меньше взвода, почти отделение. Где-то южнее, возле железной дороги, сражались с просочившимися группами врага другие наши подразделения. Наумов не имел с ними связи и послал туда двоих своих бойцов. Он шел от роты к роте вокруг форта, и отделение автоматчиков при нем уменьшалось — того понадобилось послать к командиру минометчиков, другого оставить наблюдателем, двоих ранило, и раненых потащили двое, и еще одного автоматчика комбат направил с приказанием командиру батареи: дать несколько выстрелов так, чтобы снаряды разорвались перед воротами форта — напомнили противнику, каково ему придется, если он вздумает предпринять вылазку.

Перестрелка возле форта вспыхивала и быстро гасла — дружным огнем красноармейцы отбрасывали появлявшиеся группы врага в темноту ночи. И Наумов в душе твердо верил, что до утра продержится, но командирам рот говорил не об этом, а о том, что решающая атака немцев, отчаянная и самая опасная, еще впереди и надо быть все время наготове.

Майор возвращался на КП с одним связным, вошел в перелесок с поломанными деревьями, где находился блиндаж, и заметил странный предмет, медленно двигавшийся, — он был похож на большой, длинный гроб. Наумов присел и на фоне неба, озаренного пожаром, разглядел наглухо закрытую машину, над ней косо вверх поднимались трубы — по пять в ряду. Это был десятиствольный миномет на бронетранспортере, пробравшийся сюда, пожалуй, не из Кенигсберга, а, скорее всего, с Земландского полуострова.

С тихим рокотом мотора, он двигался по единственной тут дороге, которую старшина хозвзвода со своими людьми расчистил от поваленных деревьев, чтобы можно было подъезжать с кухней и подвозить боеприпасы. Колеса и гусеницы немецкой машины скрывались за лежащими на обочине деревьями, и сам бронетранспортер с плоской наверху броней, с пологими скосами действительно напоминал гроб с крышкой.

Он остановился, трубы шевельнулись и тоже замерли. Раздался громкий треск — тот характерный треск, когда залпом стреляет минометная батарея. Бронетранспортер качнулся, присел немного, и со свистом полетели мины. Они разорвались возле поселка или ближе, там, где дивизионный санбат развернул медицинский пункт для батальона Наумова.

— Гранаты есть? — спросил Наумов у связного.

— Нету, товарищ майор.

«Что делать? До КП метров сто. Там, у связистов, возможно, найдутся гранаты. А если нет?ꓺ» — Беги к командиру батареи. Пусть тянут пушку с бронебойными снарядами, — приказал комбат связному. — Я останусь здесь.

Связной исчез. Наумову, лежащему на земле за деревом, было удобно наблюдать за бронетранспортером, который продвинулся немного и остановился, отчетливо вырисовываясь на светлом фоне неба. Наверху появились два немца. Один наклонялся за минами, другой принимал их и засовывал в трубы.

И опять треск, протяжный, с замиранием свист, и далеко — частые взрывы, словно обвал каменной груды.

Артиллеристы с пушкой не показывались — нелегко катить орудие по грязному полю. А два немца снова поднялись из люка, чтобы зарядить миномет.

— Не дам им больше стрелять, — прошептал Наумов и сдвинул предохранитель у пистолета. — Расстояние невелико, цель видна хорошо.

А голос разума увещевал:

«С пистолетом против бронетранспортера и десятиствольного миномета, да там еще и пулемет, и вражеские солдаты защищены броней — это безрассудство, совсем не героизм».

— Знаю. Я не думаю о героизме. Они стреляют, и я не могу смотреть и ждать. Буду стрелять.