Василий Ванюшин - Штурм

— Отдохните, — сказал Веденеев. — После договорим.

— Нет, не в моем характере. Я четыре раза ранен, три контузии… Был комбатом, более двух лет командую полком. Когда надо, сам водил в атаку. И вдруг называют трусом! Услышать такое от человека, который меня не знает!ꓺ Бросил я трубку и сказал своим: «Пошли!» Мы пошли в боевые порядки батальонов. А мне было придано артиллерии — сила! Надо бы организовать огонь. Но с переднего края под непрерывным обстрелом управлять трудно. И категорический приказ Афонова — поднимать батальоны в атаку! Я повел на штурм… О себе думал: на этот раз конец… Обидно, и очень не хотелось умирать, но иначе поступить не мог и шел на огонь. Потери большие. Форт был взят. Не одним нашим полком, а совместно с морским десантом. Я шел как в тумане — температура у меня была, видимо, очень высокая. Минометный обстрел… Надо бы броситься на землю — самое простое, но я плохо соображал — голова кругом. Густые разрывы мин… Несколько человек возле меня убило, а я, как видите, еле жив остался. Может, для того, чтобы посмотреть на этого Афонова, узнать, каков он. А ваше мнение о нем, товарищ начальник политотдела? По-партийному скажите. Я все вам честно…

Булахов, прикрыв глаза, ждал. Не спеша с ответом, Веденеев отошел к своей койке.

— Да, я был знаком с Афоновым. Именно с этим Афоновым служил в одной дивизии. Он был заместителем у комдива Сердюка.

— Сердюк! — Булахов с усилием чуть приподнял голову. — Что же не сказали раньше? Мы вместе лежали в госпитале под Москвой. Славный человек полковник Сердюк! Вот как сближаются, сходятся фронтовые дороги, иногда пересекаются. Почему же ваш Афонов такой?ꓺ

— Сердюк уже генерал. Да, славный человек. А об Афонове мое мнение: не годится он и не должен быть командиром-единоначальником, первым руководителем. Он может быть только замом, и нельзя ему доверять больше того, что следует, и ничего — без контроля. Но довольно об Афонове. Вы в военном училище были?

— Досрочный выпуск в сорок первом году.

— Значит, вам после госпиталя прямая дорога в военную академию. Да, да, я вполне серьезно, — уверял Веденеев, радуясь тому, что может подать добрый совет. — Вы еще молоды. К вашему богатому боевому опыту да глубокие военные знания, и пожалуйста — отлично подготовленный командир дивизии.

Скованный гипсом, лежавший колодой Булахов слушал, и лицо его постепенно оживлялось, светлело.

Через два дня Веденееву сняли бинты. Он посмотрел в зеркало. Шрам стянул щеку, подвинул на себя уголок губ.

— Криворотый… — сказал Веденеев. — Навсегда останусь с горькой усмешкой. Человек, который усмехается… Пойду попроведаю своего сослуживца. Не скучайте без меня, товарищ гвардии полковник.

Он вышел на улицу. Немного кружилась голова, но дышалось легко. А ноги ослабли. Веденеев присаживался то на поваленное дерево, то на краешек сломанной садовой скамейки.

Он быстро отыскал палату Колчина. На лице лейтенанта было то же уныние, о котором говорил Жолымбетов, и такая отрешенность во взгляде, что Веденеев рассердился.

— Что это значит? Отдельная палата, как для генерала. Жена — медик. Чего размагнитился? — упрекал Веденеев. Он прохаживался по палате, краешком глаз наблюдал за Колчиным.

Тон Веденеева подействовал отрезвляюще. Колчин отбросил одеяло, сел, спустив ноги с койки. Он посмотрел на Веденеева сначала с оторопью. Потом рассеянный взгляд стал проясняться, нижние, золотые, зубы крепко прикусили губу.

— Ну, что молчишь?

— Спасибо, что пришли, товарищ подполковник.

— Благодарю за спасибо. — Веденеев присел рядом с Колчиным, сказал дружески: — Ты же совсем еще молодой, Юрий. Что такое контузия?. Мне довелось испытать. Было чувство боязни, неуверенности в себе, тоска. Верно? И у тебя есть. И еще… Понимаю: Лена. Жизнь приобрела иную ценность, новый смысл. Но у тебя же характер! Ты можешь побороть все тревоги, отбросить тоску, боязнь. Ведь можешь?

— Могу, — промолвил Колчин, сутулясь. — Отчасти вы правы. Есть это самое, тоска, боязнь. Но вы не о всем догадываетесь. Я разочаровался.

— В чем?

— В деле, которым занимался.

— Опять? — спросил Веденеев громче обычного.

— Сейчас объясню, товарищ подполковник. — Колчин суетливо порылся в постели, нашел под подушкой немецкую газету. — Вот — один экземпляр оставил для себя. «Фрейес Дейчланд» — орган Национального комитета «Свободная Германия». Здесь помещена статья Винценца Мюллера. Я кое-что переведу. Слушайте. «Все немцы, кроме нацистских преступников, жаждут мира. Однако они не в состоянии осуществить свою волю. Они не решаются действовать и тем самым обрекают себя на верную смерть. Неужели всех злодеяний Гитлера, подло обманувшего и опозорившего армию и народ, всех жертв, понесенных по его вине, недостаточно, чтобы разжечь пламя гнева против Гитлера и гитлеровских приспешников? Только жгучая ненависть к этим врагам народа, их подручным — палачам и холопам даст возможность германскому народу хотя бы в последнюю минуту внести вклад в дело собственного освобождения». Ведь это крепко сказано, товарищ подполковник? — на миг Колчин оторвался от газеты.